Предоставим ему слово:
«В тот день, – писал он, – император прибыл без свиты в Мальмезон. Завидев его, Жозефина бросилась было ему навстречу, затем остановилась в глубоком волнении.
– Мне захотелось снова увидеться с вами, – произнес Наполеон, – чтобы сказать, что политика не заставила меня забыть о моей привязанности. Интересы моей династии обеспечены: теперь я могу отказаться от таких предосторожностей, которые оскорбляют мое достоинство, таким же образом как нарушают мой душевный покой.
Бывшие супруги присели затем на софу и предались общим воспоминаниям.
Не прошло и нескольких минут, как Наполеон, взглянув на Жозефину влюбленными глазами, произнес:
– Известно ли вам, что вы отлично выглядите?
Императрица грустно улыбнулась.
– О, я прекрасно знаю, что печаль и одиночество нанесли непоправимый урон моей внешности.
– Жозефина, вы ошибаетесь! Вы мне нравитесь еще больше, чем прежде. О! Если бы вы не были для меня запретным плодом!
– И что же?
– Но могу ли я по-прежнему пользоваться моими правами?
– От которых вы отказались!
– В которых я хочу снова восстановиться.
– Но я не могу этого допустить. Боже сохрани! А ваша вера? Ваши клятвы верности?
– Вера? Клятвы? Неужто вы верите этому вздору? Впрочем, не я ли был вашим супругом? Неужели я перестал таковым для вас оставаться?
– Но наш развод?
– Чистая формальность. Подождите минутку. Сейчас мы узнаем мнение богословов. Эй, Рустан! Нет ли там в прихожей кардинала и архиепископа? Как только вы их отыщете, немедленно приведите ко мне.
Не прошло и нескольких минут, как императору доложили об архиепископе де Малине и кардинале Мори. Жозефина прикрыла обеими руками покрасневшие вольно или невольно щеки.
– Проходите, господа, – обратился к ним император. – Прошу вас развеять сомнения Мадам. Считая, что развод лишил меня всех прав, она говорит о супружеской неверности, о блуде и прочей чепухе, которой раньше никогда меня не утомляла, лишь бы уклониться от выполнения своих обязанностей.
Кардинал Мори, опустив глаза, хранил молчание. Господин де Малине украдкой взглянул на зардевшуюся от избытка скромности Жозефину и тоже не произнес ни слова. Тогда потерявший терпение Наполеон воскликнул:
– Ну что же, господа ученые, мой вопрос оказался слишком деликатным для ваших целомудренных ушей?
– Сир, – произнес наконец монсеньор де Малине, – церковь!
– Здесь нет церкви! Церковь – это я!
Кардинал Мори с поклоном произнес:
– В таком случае, Сир, не будем обсуждать этот вопрос, раз ваша воля нам известна.
Наполеон в сердцах топнул ногой.
– Делайте,