Во время войны сэр Джефри определил этот участок под вырубку. И пригорок справа от аллеи облысел и глядел очень сиротливо. Некогда на макушке его красовались дубы. Сейчас – проплешина. Оттуда виднелась рудничная узкоколейка за лесом, новые шахты у Отвальной. Конни смотрела как зачарованная. Вот как вторгается мирская суета в покой и уединение леса. Но Клиффорду ничего не сказала.
Плешивый пригорок приводил Клиффорда в необъяснимую ярость. Он прошел войну, повидал всякое, но никогда не ярился так, как при виде этого голого холма. И тут же велел его засадить. А в сердце засела острая неприязнь к отцу.
Неспешно Клиффорд взбирался на своей каталке все выше, лицо у него напряглось и застыло. Одолев кручу, остановился, спуск долог и ухабист, нужно отдохнуть. Засмотрелся на аллею внизу, четко обозначенную меж побурелыми деревьями. Вон там ее окружили заросли папоротника, дальше – красавцы дубы. У подножия холма дорога заворачивала и терялась из виду. Но сколь изящен и красив этот поворот: вот-вот из-за него появятся рыцари и изящные амазонки.
– По-моему, вот это и есть подлинное сердце Англии, – сказал Клиффорд жене, оглядывая лес в скупых лучах февральского солнца.
– Ты так думаешь? – спросила Конни и села на придорожный пенек, не жалея голубого шерстяного платья.
– Уверен! Это и есть сердце старой Англии, и я его сберегу в целости и сохранности.
– Правильно! – кивнула Конни. С шахты у Отвальной прогудела сирена, – значит, уже одиннадцать часов. Клиффорд вообще не обратил внимания – привык.
– Я хочу, чтоб этот лес стоял нетронутым. Чтоб ничья нога не оскверняла его, – продолжал он.
И впрямь: лес будил воображение. Что-то таинственное и первозданное таил он. Конечно, он пострадал: сэр Джефри вырубил немало деревьев во время войны. Сейчас лес стоял тихий, воздев к небу бесчисленные извилистые ветви. Серые могучие стволы попирали бурно разросшийся папоротник. Покойно и уютно птицам порхать с кроны на крону. А когда-то водились здесь и олени, бродили по чащобе лучники, а по дороге ездили на осликах монахи. И все это лес помнит, помнит и по сей день.
На светлых прямых волосах Клиффорда играло неяркое солнце, на полном румяном лице – печать непроницаемости.
– Здесь мне особо горько, – так недостает сына, – заговорил он.
– Но ведь лес много старше рода Чаттерли.
– Но сохранили его мы. Не будь нас, не было бы уже и леса. Уже сегодня бы ни деревца не осталось. И так от былого леса – рожки да ножки. Но ведь нужно сохранить хоть что-то от Англии былых времен.
– А нужно ли? Ну, сохранишь ты старое, а оно новому помешает. Хотя я понимаю тебя: видеть это грустно.
– Если не сохраним ничего от прежней Англии, новой не будет вообще! И сохранять это нам, тем, кто владеет землей, лесами, тем, кому на это не наплевать!
Разговор прервался