– Твое счастье, что ты не ходишь ко мне бриться, – сказала она.
– Если можно, помедленней, – ответил он, не открывая глаз.
Машинка жужжала, стригла что-то. Что именно – ему было безразлично. Она могла, если бы догадалась, постричь его наголо: он бы этого поначалу не заметил.
Ноготков чувствовал кожей лица ее тепло рядом, а иногда она задевала случайно нос или щеку рукавом халата.
Волосы дергало. То ли ножницы были тупыми, то ли она слишком торопилась.
– Послушай, – сказал он тихо. – Ну разве…
Она метнула ножницы на стол и через мгновение окутала его ядовитым облаком одеколона. Ноготков снова зажмурился. В следующий миг она выдернула простыню, молниеносно встряхнула, осыпав его волосами, и крикнула в сторону:
– Пятнадцать рублей! Следующий!
Ноготков приподнялся, неловко разглядывая себя в зеркале.
– Галя, – сказал он просительно. – Ну послушай же…
– Следующий!.. – враждебно и звонко повторила она, отступая. – Да следующий же!..
К ним уже приближался старичок, хлопотливо прислюнявливал десяток волосков вокруг конической лысины.
Ноготков положил два червонца и повернулся к дверям.
– Сдачу возьмите! – взвизгнула она.
Старичок по-воробьиному усаживался в кресло. Он наклонял голову то вправо, то влево и рассматривал свое отражение с явным неудовольствием.
Ноготков принял сдачу, на миг коснувшись при этом ее руки. Отшатнувшись, она принялась лихорадочно обряжать старичка в свежую простынку. Тот тянул кверху морщинистую шею. Загудела машинка. Ноготков повернулся от дверей и в последний раз увидел ее лицо. Оно было уже немолодым.
Пока гардеробщица подслеповато разглядывала номерок и искала плащ, он как следует изучил себя в зеркале. Стричь она так и не научилась. Вздохнув, он взъерошил свои короткие седые волосы, исторгнув при этом целый клуб одеколонных паров. Потом оделся и вышел из парикмахерской. У крыльца лужа волновалась под каплями мелко сеющего дождя, ветер гонял от одного берега к другому покоробленный кленовый лист.
Закурив, Ноготков нагнулся, притормозил лист, осторожно проткнул его горелой спичкой. Получилась мачта. Ветер торопливо погнал кораблик к другому берегу.
Он поднял воротник и пошел прочь.
Расплющив носы об оконное стекло, его провожали глазами заведующая и две мастерицы женского зала. Лица их рябили за струйками стекающего по окну дождя, но казалось все же, что они были совершенно серьезны.
Момент бифуркации
Сергею Устинову
– А знаешь… – сказала она, поигрывая потертой туфлей.
Лиза сидела нога на ногу, и при каждом покачивании туфля, державшаяся на самых концах пальцев, грозила сорваться и упасть на пол; Финистов отчетливо представил звук, с которым она коснется паркета: легкое такое туканье.
– Ты не поверишь, наверное… но мне с ним по-настоящему хорошо!
Она встряхнула седеющими волосами и посмотрела