– Бывало там[34] тебе одиноко?
– Ja, natürlich.[35] Хотя у меня сложился круг общения достаточно быстро. Но все близкие друзья жили по-прежнему в России, и мне жуть как их не хватало! Я, когда вернулась окончательно, ценила каждый час, проведенный рядом с ними. Потом это чувство ушло, конечно. Со временем всегда начинаешь воспринимать присутствие человека больше как данность, нежели как подарок. А жаль. Так можно не только про дружбу сказать. Пока с москвичом встречались, я дни на календаре вычеркивала до наших свиданий.
– А он что, с цветами на вокзале встречал? – ухмыльнулся Марк.
– Ну, почти. Сыр мне с белой плесенью покупал и все не мог определиться, нужны ли ему эти отношения. Через полгода, доев очередной камамбер, мы с ним расстались.
– Ну и такое бывает, – со вздохом заключил Марк, – людям зачастую сложно понять, что им на самом деле надо. Я вот тоже расставался и даже разводился разок.
– Да ладно? Когда успел? – вытаращилась я.
– Ну вот тогда и успел. В прошлом. Еще в Лондоне. Так что в Питер вернулся, считай, девственником. Сама невинность.
Такая самоирония Марка меня очень позабавила. Он не был, конечно, Аленом Делоном и не пил одеколон[36] вовсе, но успехом у женщин явно пользовался. Так или иначе, к тридцати большинство из нас подходит со своим багажом. Другой вопрос: хотим ли мы про этот багаж знать?
В наших разговорах мы напрочь утратили чувство времени. Люди вокруг уже сменили друг друга аж по нескольку раз. А наша тройка – я, Марк и бабуля, – словно три товарища, оставалась верна себе. Есть такое негласное правило, что с малознакомыми людьми не принято разговаривать о политике и религии, так как ненароком можешь собеседника оскорбить. Но в случае с Марком я решила стать злостным нарушителем:
– В твоей семье было принято соблюдать шаббат?[37] На ортодокса ты явно не тянешь, но, может, есть что-то особо важное для тебя?
– Иудаизм в нашей семье не культивировался. Отец был человеком науки и находил свое объяснение многим вещам, что свойственно ученым. Мама, помню, что-то рассказывала, в пятницу зажигала, как положено, две свечки, но никогда не требовала от меня строгого соблюдения правил. Хамса[38] мне вообще досталась в подарок от одного араба из Лондона.
Марк вытащил из-под белой толстовки серебряную цепочку с небольшим амулетом в форме ладони и гордо показал мне.
– А ты, вижу, звезду Давида носишь? Хоть знаешь, что она означает?
– Конечно! Она указывает мне путь, чтобы не потерять жизненный ориентир. А еще напоминает про еврейских прабабушку и прадеда. Так что имею право! Если я когда-нибудь уеду в Нью-Йорк, пойду устраиваться на работу к евреям. Только придется подучить иврит перед этим, дабы приняли за свою.
– Тут учи не учи – за свою не сойдешь, Лизавета, больно внешность у тебя неподходящая, – сказал мне Марк. – Да почему для тебя так важно быть еврейкой?
– Как говорила моя прабабушка Сара, если ты хоть немного талантлив, значит в тебе есть чуточка еврейской крови.
Марк