– Я вам так скажу, – начал Губан почти спокойно свою речь перед Советом. – Ваш фитиль, – он поднял указательный палец, и все члены Совета невольно посмотрели на палец, думая, что это, возможно, изображение фитиля, но Губан рубанул рукой в воздухе и, покраснев от натуги, смачно выкрикнул: – Го-о-вно!
Тихо звякнули стаканы венецианского стекла на столе.
– Повторяю! – проорал Губан, тряся указательным пальцем, направленным в потолок (можно подумать, что его кто-то не расслышал!). – Го-о-овно!
Михасю стало не по себе. Его в Лесном Стане за глаза и порой в глаза называли «уставной дружинник», поскольку Михась свято и истово верил в незыблемость и высший смысл воинской дисциплины и необходимость беспрекословного подчинения командирам и начальникам. Сейчас он подумал, что настал последний час бедного Губана, а также и его, Михася, как невольного свидетеля оскорбления Совета. К его удивлению, никто не отреагировал на крик, а председательствующий спокойно попросил Губана изложить суть своих соображений. И изложение, и последующие испытания прошли благополучно, и система была принята на вооружение.
Губан и Михась друг другу как-то сразу понравились. Опыт Михася нужен был Губану для усовершенствования кремневого замка перед запуском его в массовое производство. Губан был доволен, что Михась толково отвечал на вопросы, ухватывая их суть с практической точки зрения. Михась же сразу почувствовал незаурядный ум и талант Губана, осознав без всякой зависти и внутреннего неудобства, что он по сравнению с Губаном не более чем малек – быстро бегающий, ловко дерущийся и метко стреляющий, однако не способный создать Вечное Знание, которое будет передаваться из поколения в поколение. Но настоящая дружба этих равно талантливых каждого в своей области людей началась после ручной бомбы с колесиком.
Они сидели в просторной избе Губана, где на больших гладко струганных столах во множестве валялись инструменты, детали, чертежи и каждая из четырех стен которой была выкрашена в свой цвет. Как объяснял Губан, разные цвета – для разных настроений. Он действительно часто переходил от безудержного оптимизма и громогласного самовосхваления к не менее громогласному самобичеванию и сетованиям на собственную бездарность. Они уже обсудили все, что запланировал Губан, и просто отдыхали после долгой и напряженной умственной работы.
– Значит, колесико – дрянь, бесперспективно… – вдруг тихо, как бы про себя, пробормотал Михась.
– Ну да, я ж тебе объяснял! – слегка удивленно ответил Губан, сразу же закипая, как вода, в которую опустили кузнечную заготовку из горна. – Дерьмо! Одноразовое! Пружина устает! – Три удара кулаком по столу веско дополнили словесные аргументы.
– Слушай, Губан, – раздумчиво произнес Михась. – А ведь есть вещица, которая работает ровно один раз… – И