– Тебе ведь не обязательно отрицать то, во что ты веришь. Просто можно промолчать и уйти от обсуждения, – предположила она. – Королева особенно чувствительна ко всем вопросам, связанным с ее религией. Она верна католической вере, и сам король все больше и больше склоняется к тому же. Так что сейчас не самое подходящее время для независимого мыслящего человека, хоть для баптиста, хоть для пресвитерианца. Особенно сейчас, когда он пытается заставить шотландцев молиться по молитвеннику архиепископа Лауда.
– Ты что, собираешься мне советы давать? – спросил он с ноткой раздражения в голосе, отчетливо намекая: жена всегда занимает второе место по сравнению с мужем.
– Я знаю двор, – сказала она уверенным голосом. – Я всю молодость там провела. Мой дядя все еще официальный придворный художник. Мне пишут с полдюжины кузенов и друзей. Я знаю, что там происходит, муж мой. Там нет места для человека с независимым образом мыслей.
– Едва ли им интересно, что думает их садовник, – с издевкой произнес Джон. – Точнее, всего лишь младший садовник. Меня еще даже не назначили на место отца.
Она снова помедлила.
– Им настолько интересно, что они вышвырнули шута Арчи только за то, что он пошутил над архиепископом Лаудом. А Арчи был в большой милости у королевы. Им очень даже интересно, что ты думаешь. Они берут на себя заботу о том, что думают все мужчины и женщины и дети. Вот из-за чего весь сыр-бор. Из-за того, что думает каждый человек в глубине собственного сердца. Вот из-за этого каждый шотландец до единого должен подписать свой личный договор с королем и поклясться, что он будет молиться по молитвеннику архиепископа. Они во сне видят, как бы разузнать, что думает каждый человек в их королевстве.
Она помолчала.
– И они на самом деле могут задать тебе этот вопрос, Джон. И у тебя должен быть приготовлен ответ, который сможет их удовлетворить.
– У меня есть право говорить с моим Богом так, как я этого хочу! – упрямо возразил Джон. – Мне не нужно заучивать молитвы наизусть, я не ребенок. Мне не нужен священник, который будет диктовать мне, что говорить. И уж точно мне не нужен епископ, раздувшийся от гордыни и богатства, чтобы он говорил мне, что я должен думать. Я могу разговаривать с Господом напрямую, когда кладу Его семена в землю или собираю Его фрукты с Его деревьев. И тогда Он говорит со мной напрямую. И тогда я воздаю Ему хвалу. Я, конечно, пользуюсь молитвенником – но не верю, что это единственные слова, которые слышит Господь. И я не верю, что из всех людей Господь прислушивается только к епископам, разряженным в стихари, и я не верю, что королем Карла сделал Господь и что служить королю означает то же самое, что служить Господу. И Джейн…
Тут Джон замолчал, его вдруг осенила мысль, что не подобает говорить со своей молодой женой о постоянной и непреходящей любви к ее предшественнице.
– Продолжай, – проговорила Эстер.
– Джейн никогда не сомневалась в своей вере, даже когда умирала в муках, – сказал Джон. – Она ни за что не отказалась бы от своей убежденности в том, что Господь говорил с ней простыми ясными