Как на свидании, когда обещание уже дано и всё возможно, сначала робко, растянуто, издалека, только любуясь и ещё не трогая ни покровов, ни – упаси Боже! – самой Темы, они любили. И летали уже не по клавишам – по нотам, живущим в этом музыкальном пространстве, смешивая их, как на палитре, на этом чёрно-белом пространстве, готовя фон, на который потом, созданная лёгкими мазками, возляжет совершенная Тема. Эта назойливая любовница, которая всегда вмешивалась, когда жизнь обычная не заполняла его дни новыми впечатлениями. Неизменно приходила и терзала нещадно, снова вызывая желание и страсть и доводя любовь к себе до совершенства… Миллионы вариаций, лёгких, тяжёлых, в завитках и графически-чётких, буквально сочились сквозь поры его кожи, тянули к инструменту, мучили, изводили до тех пор пока не находили выход через пальцы. По клавишам, без нот…
Он упивался этой страстью, разнообразной и безграничной, только наедине с Темой. Играя в бэнде отдавал плоды, с которыми всегда прощался, зная, что никогда больше не сможет такого повторить. Но повторял и повторял, всякий раз по-разному, и всякий раз так, что горько было расставаться, потому что… Ну невозможно такое повторить, потому что!..
Пальцы бегали, кружили. То дразня, заставляя умолять «ну тронь уже!». То почтительно, вокруг, не трогая, не хватая… Можно обнять. Да и то, почти не касаясь.. В этой звуковой вселенной, для возлюбленной Темы должно возникнуть достойное объятие. Интимное, которое никто больше не сумеет… Но даже к нему всё подступал и подступал осторожно.
Пор-р-р-а!
Это ударные… Саксы, как хищная стая, уже изготовились. Сводник контрабас вот-вот раскроет перед ними двери. И нужно успеть дотронутся сквозь звуковые покровы до самого тела – всем известного, всем доступного, растиражированного классическим исполнением и начальным замыслом Творца, но все тонкости и изгибы которого знает только он – обожающий и страдающий пианист, для которого это касание очередная потеря.
Он затаил дыхание и коснулся.
И сквозь обвал аплодисментов услышал радостную воркотню контрабаса, звон тарелок, разбивших тишину их с Темой уединения, и всё! Саксы подхватили её, завертели, сделали своей.
Кончено.
Обмякшие пальцы вернулись в нотное русло.
Он выдохнул, опустошая себя до конца и зная, что завтра эта сладкая мука заполнит его снова…
Жизнь…
Пауза…
Всё будет джаз!
Голый король
Ночь… Окна в доме все тёмные. Спят люди. А у меня депрессия, и ни одной родственной, души, даже для того, чтобы просто посмотреть на неспящее окно и успокоиться – не ты один такой…
Говорят, от депрессии можно вылечиться, если сорок часов не спать. Наверняка, чушь. Но, когда доходишь «до ручки», готов на что угодно. А у меня, как раз, та самая «ручка», за которую дернешь, и всё – пятый десяток! Кризис среднего возраста, самое депрессивное время.
Вопрос: с чего вдруг?
Пятнадцать часов уже не сплю. Вообще-то, я