Что именно Марк должен показать, она не уточняла, но с тех пор стала всё чаще и чаще приглашать внука к себе, в уютный деревенский домик, воспоминание о котором открыло список тех, избранных, что стали единственным ценным багажом в этом, более чем странном Марковом полёте.
Он прикрыл глаза, потянул носом стерильный воздух и замер, ожидая трансформаций реальности, которые неизбежно наступали даже в тех случаях, когда он погружался в собственное сознание.
БАБУШКА
Бабушку эту Марк не любил.
Сам не знал почему, но поездки к ней всегда были в тягость, заранее навевали скуку, и, если бы не впитанное с первых дней жизни убеждение, что семья – это СЕМЬЯ, и раз пригласили, надо обязательно ехать, визиты к бабушке по отцовской линии сопровождались бы стопроцентными скандалами, которые возникают всегда, когда ребёнок кричит «Не хочу!», а родители отвечают весомым «надо». Марк даже не пытался разбираться, почему так не любит эту свою бабушку, лишь высокомерно позволял ей крутиться вокруг себя, наполнять это кружение заботой, вкусными её проявлениями и полной, абсолютной вседозволенностью ребёнка, который отлично знает, что взрослый перед ним заискивает.
Это была безгранично глупая и жестокая нелюбовь. Выражалась она в предельно любезном обращении и в холодной отчуждённости, которые Марк напускал на себя, стоило седой голове со слишком широким пробором показаться в дверном проёме старинного пригородного дома. Бабушка до конца жизни носила чёрное, из-за чего Марку всегда казалось, что, встречая их, она выпускала свою радостно кивающую голову в коридор, как воздушный шарик, а сама продолжала сидеть в кресле с книжкой в руках, как, кажется, и сидела всегда, и непонятно было, кто готовил на кухне все эти вкусные вкусности, которые потреблялись неблагодарным внуком с отменным удовольствием, как бы ни убеждал он себя, что проводит дни в скуке.
И всё-таки, почему? Почему он бабушку не любил, при том, что она его обожала?
Вопрос этот забрезжил в тот момент, когда стало стыдно, и случилось это, как водится, когда поправить ничего уже было нельзя… А стыдно становилось всё сильнее и сильнее, особенно когда пришло понимание, что бабушка не была просто глуповатой умильной старухой, мечтающей накормить внука вкусненьким, а с мудрой расчётливостью позволяла ему себя не любить и ждала, что когда-нибудь это изменится, и он повзрослеет, наконец, настолько, что поймёт…
Увы… За несколько дней до смерти бабушка, видимо, что-то такое почувствовала и попросила Марка навестить её, так сказать, «вне плана». Она держала дурилу-внука за руку, улыбалась так же, как улыбалась всегда, но прежде чем выпустить эту его руку вдруг сжала её, стараясь, чтобы получилось сильно, чем только подчеркнула свою больную ослабленность, и прошептала: «Вытаскивай себя из прошлого, Марк, не застревай в тех мирах, где ты молодой и глупый…». Потом закашлялась и ничего