Мэр Орсиваля и папаша Планта вскочили и устремились навстречу следователю. Г-н Домини поздоровался так церемонно, словно не был с ними знаком, и представил своего спутника, человека лет шестидесяти:
– Доктор Жандрон.
Папаша Планта обменялся с доктором рукопожатиями, г-н мэр адресовал ему самую сердечную из официальных улыбок. Дело в том, что доктора Жандрона отлично знали и в Корбейле, и во всем департаменте; более того, он был знаменит, несмотря на близость Парижа.
Незаурядный практикующий врач, любивший свою профессию и со страстью отдавшийся ей, доктор Жандрон тем не менее был обязан известностью не столько своим знаниям, сколько образу жизни. «Оригинал» – говорили про него и восхищались его независимостью, скептицизмом и прямотой.
Больных он посещал от пяти до девяти утра, будь то летом или зимой. Ну а если кого это не устраивает, ради бога, обращайтесь к другим, во врачах недостатка нет. После девяти он уже не доктор. Он занимается своими делами: копается в оранжерее, возится в погребе, варит в лаборатории на чердаке какие-то таинственные смеси. Поговаривали, будто он ищет секреты промышленной химии, чтобы округлить свою двадцатипятитысячную ренту, а таковое занятие, как известно, малопочтенно.
Доктор Жандрон не опровергал этих слухов, хотя на самом деле занимался ядами и усовершенствовал прибор собственного изобретения, с помощью которого можно будет обнаружить следы любых алкалоидов, до сих пор ускользавших от анализа. Когда же друзья в шутку упрекали его за то, что днем он спроваживает пациентов, доктор Жандрон багровел от возмущения.
– Черт вас возьми! – ярился он. – Экие вы добренькие! Четыре часа в день я – врач, а поскольку платит мне, дай бог, лишь четверть моих больных, то получается, что ежедневно три часа я отдаю человечеству, которое презираю, и занимаюсь благотворительностью, на которую мне начхать. Вот когда каждый из вас будет отдавать столько же, тогда и поговорим.
Орсивальский мэр проводил прибывших в гостиную, где он только что обосновался сам, чтобы написать отчет о проделанном расследовании.
– Это убийство, – обратился он к судебному следователю, – такое несчастье, такой позор для моей коммуны! Отныне репутация Орсиваля навеки запятнана.
– Я пока в полном неведении или в почти полном, – заметил г-н Домини. – Присланный вами жандарм ничего толком не смог рассказать.
Тут г-н Куртуа принялся пространно повествовать обо всем, что ему удалось узнать в результате всестороннего следствия, не забывая самых ничтожных деталей и особенно упирая на достойные всяческого восхищения предосторожности, какие он счел необходимым принять. Он сообщил, как поначалу поведение отца и сына Берто усыпило его подозрения, но как