– Маша, приготовьте мне ванну. Живо!
XXIX
Предчека выслушал доклад следователя.
– Значит, Бауэр во всем созналась?
– Да.
– А кто такой Тарк?
– Сослуживец Сандарова, тоже член Р. К. П.
– Мне не ясна его роль в этом деле.
– Бауэр говорит, что действовала по его указаниям.
– Вы его допрашивали?
– Да. Он подтверждает, что неоднократно беседовал с Бауэр о Сандарове, но категорически отрицает свое участие в деле с ассигновкой.
– Велярская освобождена.
– Да. Тогда же.
– Ладно. Вы вот что сделайте теперь. Выделите дело Сандарова, Бауэр и Тарк и перешлите с вашим заключением в Ц. К. на усмотрение; а спекулянтов засадите в административном порядке. Ясно?
Следователь поклонился, взял дело и вышел. Присутствовавший при докладе член М. К. крякнул.
– Удивительное дело. Как только коммунист свяжется с буржуазной сволочью, непременно какая-нибудь гадость выйдет.
XXX
На вокзале к Сандарову подошел член М. К.
– Вы уезжаете, Сандаров?
– Да. По предписанию Ц. К.
– Куда?
– В Ново-Николаевск.
– Это в связи с вашим делом?
– Да.
– Чем оно кончилось?
– Мне объявили выговор и перевели на работу в Сибирь.
– А другие?
– Бауэр исключена из партии.
– А Тарк?
– Тарка тоже перевели. Кажется, на Урал.
– Он здесь?
– Не видел. Должен был ехать этим же поездом.
– Вы с ним помирились?
– Да, вполне. Он был совершенно прав. Я вел себя как мальчишка.
Паровоз загудел.
– Ну, счастливо.
Сандаров вскочил в вагон, прошел в купе и встал у окна.
Поезд тронулся.
По платформе, оглядывая окна, быстро шла Велярская. Сандаров бросился в коридор, на площадку, рванул дверь. Кто-то с силой схватил его сзади и втащил в вагон.
– Плюньте, тов. Сандаров. Не стоит из-за пустяков расшибать себе голову.
Сандаров обернулся. Перед ним стоял Тарк.
Пантелеймон Романов
Без черемухи
I
Нынешняя весна такая пышная, какой, кажется, еще никогда не было.
А мне грустно, милая Веруша.
Грустно, больно, точно я что-то единственное в жизни сделала совсем не так… У меня сейчас на окне общежития в бутылке с отбитым горлом стоит маленькая смятая веточка черемухи. Я принесла ее вчера… И, когда я смотрю на эту бутылку, мне почему-то хочется плакать.
Я буду мужественна и расскажу тебе все. Недавно я познакомилась с одним товарищем с другого факультета. Я далека от всяких сантиментов, как он любит говорить; далека от сожаления о потерянной невинности, а тем более от угрызения совести за свое первое «падение». Но что-то есть, что гложет меня – неясно, смутно и неотступно.
Я потом тебе расскажу со всей «бесстыдной» откровенностью, как это произошло. Но сначала мне хочется задать