Холмс повернулся в мою сторону.
– Не сочтите за труд, доктор Ватсон, – обратился он уже ко мне, – прочтите нам, пожалуйста, именно тот эпизод в сочинении господина Пушкина, о котором нам так подробно только что рассказала госпожа графиня. На мой взгляд, это будет весьма интересно и для инспектора. Я уверен, что, такой оригинальный способ понуждения будущей жертвы к совершению ею каких-либо действий, необходимых злоумышленникам для осуществления над ней своего преступного замысла, не встречался даже в его богатейшей практике. Да и мы, заодно, послушаем об этом еще раз, – зная все это уже, со слов…
Холмс на секунду замялся, в поисках подходящего выражения, но быстро нашелся.
– …Зная это со слов… непосредственного участника тех событий…
Я взял со стола томик и прочел нужное место. Написана эта сцена была мастерски. Она захватывала даже в английском переводе. Все помолчали.
– Все-таки Саша гений, – в наступившей тишине тихо произнесла женщина под вуалью, и в вибрациях ее голоса явственно послышались едва сдерживаемые рыдания, – он по-настоящему любил меня, и эта повесть, как вы, наверное, уже догадались, мистер Холмс, его прощальное послание ко мне. К моей исстрадавшейся, греховной душе! Он не знал, где я нахожусь, потому что мы с Полем уехали из России инкогнито, но был уверен, что эта его весточка все-таки дойдет до меня, причем в таком виде, что никто и никогда не прочтет между строк всего того, что он хотел мне передать словами этой своей повести. Но он ошибся. Гении тоже иногда ошибаются, господа. Хоть я и не держу на него зла за это. Откуда он мог знать, – в голосе графини почувствовалось искреннее изумление, – что найдутся люди, имеющие настолько острый и проницательный ум, что смогут вопреки всякой логике и здравому смыслу прочесть между строк то, что должно было быть понятым только одним единственным человеком.
– Холмс лишь холодно кивнул головой на этот ее, без сомнения, искренний комплимент, но ничего не ответил. Он немым истуканом безмолвно стоял спиной к окну, нахмурив свой высокий лоб и скрестив руки на груди, хотя выступивший легкий румянец, еле заметный на его смуглых скулах, показывал, что такое неприкрытое восхищение его аналитическими способностями было ему не так уж и безразлично.
– Вы были лично знакомы с самим Александром Сергеевичем? – внезапно и как-то по-детски, автоматически вырвалось у меня.
– И не только знакома, – под вуалью теперь раздался чуть слышный саркастический смешок, – это он теперь стал полубогом, гениальным классиком русской поэзии. А тогда он классиком еще не был, а был лишь ужасно смешным и настырным маленьким проказником. Этот ваш Александр… Ну, да ладно, господа, – в ее голосе снова зазвучали стальные нотки, – вернемся обратно к нашему рассказу. Мой поезд, господа, отходит от вокзала Ватерлоо ровно через час, а потому