– Да! Знаешь, – сказал Травников, помолчав, – я уже его люблю.
– Валечка! – Маша, улыбаясь, прильнула к нему. – Я, по правде, побаивалась…
– Не бойся. Время переменится…
– Боялась, что ты будешь против.
– Ну что ты, Машенька! Что ты!
Они снова слились.
Тельняшка и трусы высохли. Нашлись у деда Редкозубова и носки подходящие. Только фуражки не нашлось. Вернее, извлек дед из ящика комода старую-престарую бескозырку с полустершейся надписью на ленте «Петропавловскъ», но кто же нацепит на себя такой антиквариат?
Сытый и вымытый, обласканный любовью, Травников простился с Редкозубовыми и пошел по Карла Маркса, мимо Гостиного двора, на Флотскую улицу, к красным корпусам Учебного отряда. Шел все быстрее, быстрее, пушечные удары словно подгоняли его.
А Маша собралась вернуться на работу, на Артремзавод.
Редкозубов еще хлебнул спирту и сказал ей:
– Вежливый.
– Ты о ком, дед? О Вале?
– О ком же еще. Мужичок не пустой.
– Он хороший, – сказала Маша.
– Федя, хватит пить, – сказала Таисия Петровна. – Ну да, – взглянула на внучку, – хороший. Но лучше я тебе прямо… не надо, Машенька, за него… не получится у вас семьи…
– Откуда ты знаешь, бабушка?
– Знаю.
– А! – Маша досадливо рукой махнула. – Вечно ты… наперед все знаешь… Все у нас получится! – выкрикнула она и устремилась к двери, натягивая на голову свой синий берет.
Глава пятая
«Вам не видать таких сражений»
Травников, очень загорелый, в каске, под которой белела повязка, шагнул к Вадиму.
– Здорово, Дима.
– Здорово.
– Вот где встретились, – сказал Травников. – У тебя усы рыжие.
– Да. Ты давно из Таллина?
– Тридцатого пришли в Кронштадт.
Он мог бы рассказать Плещееву, как несколько дней в Кронштадте переформировывалась Первая бригада морской пехоты – к тем, кто уцелел в Кадриорге и на переходе, присоединяли пополнение из береговых частей, да и с кораблей снимали, – а потом на баржах перебросили бригаду в Ленинград. Там, в Дерябинских казармах на Васильевском острове, получили винтовки и пулеметы, боеприпасы, каждому выдали каску, – и на машинах, с ветерком – сюда, под Красное Село.
Мог бы, конечно, и о походах на подлодке рассказать, и о боях под Таллином, и о том, как в Кронштадте встретился с Машей. Но Плещеев ни о чем не спрашивал, да и о своих боях не стал распространяться, сказал только:
– Говорят, немцы Чудово захватили и перерезали железную дорогу, – ты слышал?
Тут услыхали они приближающийся свист снаряда.
– Ложись! – крикнул Травников.
Рвануло недалеко. И еще, и еще. Грохочущие кусты разрывов взметывались вдоль дороги, как бы указывая направление, по которому немцы намеревались прорваться в Красное Село, в Лигово, в Ленинград. Дым, смрад, тупые удары осколков… крики раненых… «Ока-а-апываться! – орал кто-то страшным голосом. –