Гибнет в Финляндии Петр Богусловский, его брат Михаил, избранный председателем Реввоенсовета пограничного полка, сначала участвует в штурме Зимнего, а потом помогает чекистам бороться с разного рода контрреволюционерами.
В это время младший из Левонтьевых – Андрей, служивший на заставе в Туркестане, раскалывает личный состав и уводит группу казаков, которая вскоре превращается в бандитское образование.
Иннокентий Богусловский, наоборот, остается на заставе и сначала вместе с оставшимися верными своему долгу пограничниками отбивает многочисленные налеты басмачей, а потом уходит с красноармейцами в поход на Коканд.
Дмитрий Левонтьев отправляется в Сибирь, надеясь, что ему удастся сыграть решающую роль в освобождении экс-императора Николая II, но быстро разочаровывается в этой идее и вместе со своим старым знакомцем подпоручиком Хриппелем решает присоединиться к войскам Колчака или атамана Семенова…[1]
Глава первая
– Стало быть, все едино, что к Каппелю, что к атаману Семенову? – похлестывая короткой плеткой по голенищу, вот уже в какой раз спрашивал Дмитрия Левонтьева и Якова Хриппеля дородный, косая сажень в плечах, есаул с рыжей окладистой ухоженной бородой и пронзительным взглядом коричневых глаз.
Дмитрий напрягся, чтобы легче принять удар, но сегодня есаул, по манерам и речи больше похожий на урядника, не взмахнул плеткой и не ошпарил хлестко, с оттягом, плечо. Продолжал ехидно задавать вопросы:
– За Русь, стало быть? Чего же оттуль в Сибирь подались? Русь-то там.
Молчали офицеры. Они уже все сказали этому хаму. Поначалу требовали, а Хриппель даже пытался угрожать, но плетка быстро их усмирила. Бессильными и безвластными они оказались в руках казачьего есаула, недавно, по всей видимости, назначенного, и не могли найти никакого выхода из сложившегося положения. Бежать? Но казаки знают все тропы, нагонят быстро, и тогда уж вовсе крышка. А так, глядишь, поверит все же и отправит в штаб. Там-то все встанет на свои места.
Честолюбивые планы молодых офицеров, их мечты оказаться у дел рядом с теми, о ком заговорили на Руси, в ком признали силу, рухнули вдруг и совершенно нелепо. Казачий разъезд не заметил их, так нет, сами окликнули. Как же – свои. Но встреча с есаулом огорошила…
– Кто послал?! – строго спросил тот, хлестнув нервно плеткой по голенищу, предупредил еще строже: – Добром не признаетесь, замордую до смерти!
– Мы, господин есаул, – офицеры! И мы просим…
– Офицеры? Ну ты-то, – с ухмылкой глядя на Хриппеля, согласился есаул, – куда ни шло. А этот, – есаул смерил взглядом Дмитрия, – вон какой. Нет кости такой мужицкой у дворян. Я-то знаю.
Откуда было ему, выросшему в глухой забайкальской станице, знать офицерство? Но так уж устроен человек, что он сам себя может твердо убедить в чем угодно, особенно если еще жизнь балует его, если ему фартит. Уверенный в себе человек, если он еще необразован и не воспитан хорошо, многое может возомнить. Таким, уверенным в себе, обласканным судьбою, и был есаул Кырен, Костя Кырен, как его продолжали звать станичники, которые хотя и остались рядовыми, но тоже были о себе высокого мнения, ибо считались, по казачьим меркам, богатыми, крепкодомными. Полк, в котором Кырен поначалу служил рядовым, побывал в Омске, Новониколаевске и даже в Самаре. Костя Кырен видел там господ, гулявших в городских садах, завидовал столь вольготному житью, дорогим одеждам и сам мечтал «выйти в люди.
– Повидал я на своем веку всякого, меня не проведешь! – рубанул он и пригрозил: – Не скажете, аже кем и откудова засланы, жалко мне вас станет. Замордую!
– Я офицер штаба Корпуса пограничной стражи! Я прошу вас либо доложить о нас своему вышестоящему командованию, либо дать возможность сделать это нам самим!
– Ишь ты, серчает… А ответь мне, отчего в такую глухомань черт тебя занес? Там-то, не в Сибири, ее, границы той, немерено. Иль места тебе не нашлось? Скажи, будь милостив.
Что ответишь на это юродствование? Отчитать бы есаула-выскочку, а то и морду начистить, сразу бы нашел свой шесток, да как сделаешь это, если сила на его стороне? Одно остается – убедить…
Закончился первый разговор плеточной выволочкой. Не крепкой, но чувствительной. На следующий день разговор возобновился, но строился так: вопрос – удар плеткой по ключице либо по шее, а то и меж лопаток, новый вопрос – новый удар. А когда отлеживались на сене в сарае после такого разговора, думали да гадали, как убедить этого твердолобого, по их определению, есаула в том, что не лазутчики они?
Но все, что казалось им самим убедительным, никак не действовало на есаула. Он упрямо спрашивал, приправляя каждый вопрос хлестком плетки, кто и с какой целью подослал их к нему, есаулу Кырену. И конца этим вопросам пленные офицеры пока не видели.
В