Смех Маши стих, стоило ей только выйти из дома. Потому что прямо перед ней, возле своего новенького Мерседеса, стоял Самохин собственной персоной и матерился, на чем свет стоит. А рядом, в совсем не по-крещенски размокшем снеге, валялся Мурин сапог. Дмитрий Николаевич развернулся и…
– Маша? А вы что здесь делаете? – по-настоящему удивился он.
– Я? У меня брат здесь живет… С женой, – зачем-то добавила Мура, взмахнув рукой в сторону Люси.
Самохин кивнул. Почесал щеку, поросшую длинной щетиной, и смерил подчиненную пристальным взглядом. От рыжей макушки до самых ног. Ну, и выдала ее обувка с головой! На одной-то ноге у Муры был надет вполне приличный, хотя и не застегнутый на молнию сапог, а на второй красовался Люсин тапок с помпоном. Видимо, сопоставив факты, Дмитрий Николаевич покосился на сугроб и снова уставился на Муру:
– И что это было?
– Недоразумение, – пискнула Маша. А потом, справедливо рассудив, что уже и так все понятно, вышла на дорогу, чтобы подобрать злосчастную обувку. За спиной раздался громкий смех подруг. А вот ей было совсем не смешно!
Что о ней подумал Самохин, Маша могла только догадываться. Сам он ей ничего не сказал. И на следующий день в офисе вел себя, как ни в чем не бывало. А она не знала, куда глаза прятать. Нравился он ей… И короткая бородка, и тихий голос, от которого у нее табуном мурашки бежали, и аромат дорогого парфюма. А еще руки… безумно красивые руки – ее личный фетиш.
Мура сама себе удивлялась, понимая, что увлеклась мужчиной. Тем более таким – взрослым, богатым, недосягаемым… Думала, что поумнела. Уж очень злую шутку с ней сыграла любовь к неподходящему парню в прошлом. А вышло, что тот урок ничему ее так и не научил, и ничто женское Муре было не чуждо. Никакие рациональные доводы и, казалось бы, разумные обоснования не могли ей помочь не думать о Самохине каждую свободную секунду, не желать его прикосновений, или… чего-то большего. Это было какое-то сумасшествие. Те тысячи мурашек, которые выскакивали из своих укрытий, стоило Дмитрию Николаевичу заговорить. Тот сумасшедший стук сердца в ответ на его взгляд или случайное прикосновение. Маша никогда так остро не реагировала на мужчину. Она вообще считала себя довольно холодной. Ее мало интересовала физическая сторона любви, и, наверное, поэтому она все еще ее не познала, а тут… До дрожи. До намокших трусиков и острой нужды. До сладкого томления, от которого невозможно было уснуть. И которое, подчиняя своим желаниям, заставляло Машу смачивать пальцы в собственных соках и под покровом ночи быстро доводить себя до экстаза.
Не