Вот такое непередаваемое ощущение владело мной в тот горячий июльский день. Я, на тот момент абитуриент философского факультета МГУ, вместе с несколькими ребятами с нашего двора, конечно, был у Ваганьковского. На подходах к кладбищу стояла плотная непроходимая толпа. Ввинтившись между спин, мы начали протискиваться вперёд и почти сразу потеряли друг друга. По неведомым мне причинам толпа иногда вдруг начинала колыхаться, производя внутренние перемещения, похожие временами на завихрения. В один из таких моментов меня куда-то утянуло и прижало грудь в грудь к маленькой девушке.
Я даже ощутил твёрдые соски сквозь тонкую материю её синей блузки и моей тёмно-серой рубашки. Но поразило меня не это первое непредумышленное ощущение женского естества и то, что она не надела в такой день бюстгалтер, а огромные её голубые глаза, в которых, несмотря на тяжесть переживаемого события, пригнувшую всех немного к земле, выпрыгивали ко мне, как казалось, потому что она смотрела снизу вверх, весёлые бесенята, так не соответствующие переживаемому моменту. И тут меня вновь потянуло куда-то в сторону от неё. Почти непроизвольно я схватил её за руку, и она подалась ко мне. Мы вместе в едином порыве дёрнулись куда-то поперёк толпы и оказались вдруг за её пределами.
В первое мгновение мы не знали, что сказать, и просто смотрели безотрывно друг на друга. Первой нарушила молчание, естественно, она, сказав: «Наверное, мы туда уже не прорвёмся». У меня в мозгу стояла фоном вся огромность переживаемого события, но даже она не заставила меня продолжить попытки пробраться ко входу или хотя бы к ограде Ваганьковского. Я ответил не задумываясь: «Да». И она продолжила: «Ну пойдём тогда в тень, я вся потная». Я подтвердил: «Да». И мы пошли, не знаю куда. И оказались в скверике, где на скамейках сидели спокойные люди, вроде бы даже и не знающие, что в нескольких сотнях метров от этого тихого уголка творится история. Нет, точнее, что этот день вскоре войдёт в людскую память, как одна из самых печальных дат российской истории. Но это впечатление всё же оказалось обманчивым.
Когда мы проходили мимо скамьи, где расположились трое немолодых, по моим тогдашним меркам, то есть лет за тридцать, мужчин, тихо распивающих пару бутылок, расположенных на газетке с какой-то закуской, один из них спросил нас: «Вы с Ваганьковского?» Как он догадался? «Ага, – тут же ответила Ангелина. – Там не прорваться, мы ушли». Я уже знал, как её зовут, потому что она сразу же, как только мы двинулись в сторону от толпы, сказала: «Меня зовут Ангелина. А хочешь, зови меня Ангел, а? Слабо? А тебя как?» Я назвался. И теперь по-другому я её про себя и звать не мог. Она и была для меня ангелом, хотя подспудно я уже понимал, что девушка не очень начитана и образованна, но это уже