Поясняя ситуацию, писательница сообщает, что к весне 1919 г. в силу многочисленных, всегда угрожающих декретов почти все было «национализировано», – «большевизировано». Все считалось принадлежащим «государству», т.е. реально – большевикам. Ведь теперь только им принадлежала власть, у них была сила против безоружного народа – и они ее применяли повсюду.
Относительно большевиков у нее самой и раньше не было сомнений, как свидетельствует следующий фрагмент ее «Синей тетради»: «1 сентября. Пятница. Большевики же все, без единого исключения, разделяются на: 1) тупых фанатиков; 2) дураков природных, невежд и хамов; 3) мерзавцев определенных и агентов Германии» [Синяя книга – эл. ресурс].
Теперь же она констатирует, что и все основные группы и страты населения России их ненавидят и желают краха. И есть за что.
З.Н. Гиппиус пишет, что оставшиеся фабрики и заводы, все лавки, все магазины, все предприятия и учреждения, все дома, вся недвижимость и почти все крупные движимости – «все это, по идее, переходило в ведение и собственность государства. Декреты и направлялись в сторону воплощения этой идеи. Нельзя сказать, чтобы воплощение шло стройно. В конце концов, это просто было желание прибрать все к своим рукам. И большею частью кончалось разрушением, уничтожением того, что объявлялось “национализированным”» [Гиппиус – эл. ресурс].
Отнять, присвоить, пусть даже большая часть погибнет. При этом захваченные магазины, предприятия и заводы закрывались; захват частной торговли повел к прекращению вообще всякой торговли, к закрытию всех магазинов «и к страшному развитию торговли нелегальной, спекулятивной, воровской». На нее большевикам приходилось смотреть сквозь пальцы: рынки оставались единственным источником питания для всех, включая даже большинство коммунистов. Но они тоже были нелегальщиной и периодически подвергались разгрому; и покупающих-продающих хватали на улицах, в частных помещениях, на рынках. Не оставалось ничего личного и частного.
Писательница характеризует подобные акции как «террористические налеты», осуществлявшиеся на рынки со стрельбой и убийствами, кончавшиеся «разграблением продовольствия в пользу отряда, который совершал налет». В первую очередь это было продовольствие, но забиралось и остальное: «старые онучи, ручки от дверей, драные штаны, бронзовые подсвечники, древнее бархатное евангелие, выкраденное из какого-нибудь книгохранилища, дамские рубашки, обивка мебели… Мебель тоже считалась собственностью государства, а так как под полой дивана тащить нельзя, то люди сдирали обивку и норовили сбыть ее хоть за полфунта соломенного хлеба… Надо было видеть, как с визгами,