В общем, сделал я себе мысленную зарубку – по возвращении сходить и отрапортовать кому надо. Шутки-шутками, пьянки-пьянками, а…
– Сергей… ты о чем сейчас подумал?
– Да так, – говорю, – мысли всякие.
– У тебя лицо стало будто каменное. Словно… словно ты убивать кого-то собрался.
– Ну вот еще, – усмехаюсь. – Я если и в самом деле кого-нибудь на тот свет переправлять надумаю, то уж чего-чего, а непреклонную суровость на физиономии точно изображать не стану. Разве что для кинохроники запечатлеться попросят. А в бою, знаешь ли, не до того.
– А… ты многих убил? Там, у себя.
Интересный вопросик.
– Не знаю, – честно сознаюсь, – не считал.
– А что ты почувствовал, когда убил первого… врага?
Вот ведь настырная.
– Да, в общем-то, ничего, – отвечаю. – Я ведь и не знаю точно, кто у меня первым был.
– Как это? – удивленно переспрашивает Дара.
– Да вот так, – говорю, – получилось.
Первый бой – это ведь первый бой.
У нас в роте уже и раненые были, и убитые – от авиации. Еще на марше «мессеры» два раза колонну атаковали.
Потом, когда окопы вырыли, мимо нас полдня отступающие шли. А мы все смотрели и думали – это ж какая силища на нас прет.
Мы тогда сильно танков боялись. Наслушались о них всяких ужасов. Да и к тому же перед войной о своих танках фильмов насмотрелись – броня крепка и танки наши быстры, так что всякие самураи от них наземь сыпятся, точно яблоки с хорошей ветки. И если теперь немцы так прут, значит, у них танки еще страшнее?
А у нас – ни артиллерии, ни даже «ПТР». Одни гранаты. Да разве можно гранатой немецкий танк остановить?
Танков в тот раз не было. А напоролась на нас, судя по всему, немецкая моторазведка – три мотоциклиста, два бронетранспортера и грузовик. И длился мой первый бой всего-то несколько минут – подбили мы им два мотоцикла из трех и один бронетранспортер. То есть бронетранспортер-то мы даже и не подбили – у него мотор заглох, а немцы с ним возиться не стали, бросили.
Ну а я, я – как все, стрелял и даже не в белый свет, а по серым фигуркам, и падали они, только разве разберешь – твоя это пуля была или чужая? Я так Дарсолане и сказал.
– А потом?
– А что потом? Потом уже не первый бой был.
Так, чтобы уж совсем уверенно сказать – мои, это разве что через неделю было, когда я у раненого пулеметчика «дегтярев» забрал. Вот тогда уж точно эти серые фигурки от моих очередей наземь валились, только