Но ждала она мужа не по воле тоски по нему, а по причине все тех же сомнений и страхов, которые его приезд должен был разрешить. Накануне же случилось то, что являлось совокупностью исполнения желания человеческого и стремления подавить в себе это желание.
На следующий после концерта день, после бессонной ночи и короткого сна утром, Марфа не чувствовала себя разбитой – напротив, она ощущала прилив сил и какое-то яростное, граничившее с истерикой воодушевление.
Время приближалось к восьми часам вечера, а Зимин за весь день ни разу не позвонил. Марфа думала о нем с самого утра, и когда для нее стало очевидным то, что в этот вечер он не приедет к ней, то она решила сама поехать к нему. Она испытывала потребность узнать причину тоски, охватившей ее, и, раздумывая о прошедших днях, что было несвойственно ей, она приходила к выводу о том, что причина этого ее надлома кроется в Зимине.
С самого первого дня знакомства с ним в ней зародилось это удушливое, угнетающее ее сомнение. Быть может, если разрешить его (а прямой, благосклонный, ласковый взгляд Зимина говорил ей, что это возможно), то жизнь ее снова станет такой, какой она была в первые дни замужества, – внемлющей любви и освобожденной от всяких уз предубеждений.
Марфа, быстро собравшись, спустилась вниз и, взяв из комода ключи от машины, вышла из дома и прошла к гаражу, где стоял автомобиль. Ездила она на машине редко и большей частью потому, что ездить ей было некуда. Теперь, заводя двигатель, Марфа испытала еще больший душевный подъем от того, что у нее появилась как будто важная в жизни цель и она могла свободно достигнуть ее, сама доставив себя к ней.
Спустя полчаса езды по свободной пригородной трассе, Марфа въехала в Москву и скоро остановилась напротив многоэтажного жилого дома, расположенного недалеко от центрального ее района.
Зимин несколько удивился приезду Марфы, хотя удивление его почти совсем не отразилось на его лице, которое тут же приняло приветливое и привычно-услужливое выражение. Он все еще был в рубашке и костюмных брюках – должно быть, он только недавно вернулся домой.
Марк пригласил Марфу в гостиную. Она прошла в просторную, показавшуюся ей темной от непривычных темно-серых тонов комнату, и остановилась, рассматривая простой ее интерьер, в котором преобладал строгий минимализм.
Зимин, расценивший приезд Марфы так, как расценил бы его всякий мужчина, не стал расспрашивать ее о причинах, приведших ее к нему, а, с секунду помедлив, подошел к ней и, развернув ее к себе, крепко сжал пальцами ее плечи, впившись своим проницательным взглядом в ее глаза, встретившие его глубоким янтарным блеском. Он не увидел во взгляде Марфы ничего, кроме этой медовой глубины. Только губы ее, слегка приоткрывшись, так что он почувствовал на своих губах ее дыхание, произнесли:
– Принеси мне что-нибудь выпить…
Зимин впервые за все время знакомства с Марфой испытал влечение к ней, которое она могла пробудить в мужчине этим своим податливым