При таких обстоятельствах мы вправе задать себе вопрос: не поставить ли ветреному Наполеону III в заслугу то, что он смог сохранить верность Евгении на протяжении целых шести месяцев?..
После этих ста восьмидесяти дней, проведенных в мудрости и постоянстве, император, будучи не в силах сдерживаться далее, набросился однажды вечером на очаровательную блондинку, немного, правда, взбалмошную, чей взор с некоторых пор пленял придворных мужчин.
Звали ее госпожой де Лабедуайер.
Она была, по выражению Фредерика Лолье, «украшением балов и званых вечеров. Днем ее лицо было каким-то бесцветным и непривлекательным. А вот вечером все в ней оживало, и без применения каких-либо средств глаза ее начинали гореть синим пламенем, лицо начинало румяниться».
Госпожа де Меттерних высказалась еще более категорично:
– Когда появляется мадам де Лабедуайер, создается впечатление, что зажгли дополнительную люстру…
Наполеон III, как ослепленный мотылек, начал порхать вокруг этой сверкающей женщины. Да так активно, что вскоре весь двор был уверен в том, что недалек тот час, когда у Ее Императорского Величества вырастут рожки…
Что вскоре и случилось.
И все тогда заметили, что госпожа де Лабедуайер стала появляться в Тюильри с выражением возбуждения на лице, «красноречиво говорившим о тех знаках внимания, которые оказывал ей император».
В течение некоторого времени она могла позволить себе почти все: придворные, разумеется, прощали ей любые выходки. Одна из ее выходок была довольно потешной. Как-то вечером на приеме госпожа де Лабедуайер увидела, как в гостиную вошла маленькая темноволосая и смуглая женщина, с которой она не была знакома. Наклонясь к оказавшемуся рядом господину Руеру, она спросила:
– Это еще что за пигалица? Министр с улыбкой поклонился:
– Это – моя жена, мадам…
Смутившись, госпожа де Лабедуайер извинилась за «пигалицу» и, покинув господина Руера, подошла к группе своих приятелей.
– Со мной только что приключилась самая забавная и неприятная история, – сказала она. – Разговаривая с мсье Руером, я увидела, как в зале появилась какая-то маленькая смуглолицая дама… Вон она, видите… Так вот, я воскликнула: «Это что за пигалица?»…
– На что я имел честь ответить вам: «Мадам, это – моя жена»…
Резко обернувшись, госпожа де Лабедуайер увидела перед собой продолжавшего улыбаться господина Руера…
Мериме был прав, говоря про Наполеона III: «Он пыжится, как кот, недели две, а потом, добившись своего, остывает и больше об этом не думает вовсе». И императору, действительно, очень скоро надоела эта очаровательная, но вечно попадающая впросак женщина.
Для того чтобы отблагодарить ее за доставленные ему приятные моменты, он сделал ее мужа – уже камергера – сенатором. А потом обратил свой взор на