– Подожди Фиделя здесь, он скоро придет.
Он отдернул штору, открыл балконную дверь и удалился, оставив меня одну осматривать комнату, пропахшую дымом сигар. Первым делом я вышла на балкон, и от вида, открывающегося на порт Гаваны, у меня захватило дух. В этот раз «Берлина» там не было, и меня кольнуло чувство вины и одиночества. Я загрустила, думая о papa: он еще не знал, что его малышка снова ослушалась и ввязалась в очередное приключение, в этот раз вдали от него.
В любом случае пути назад не было: я зашла слишком далеко, и единственное, что мне оставалось, – ждать Фиделя, так что я занялась исследованием номера. Из-под кровати высовывался гранатомет (об него я потом постоянно буду спотыкаться), в шкафу стояли ружья, пара военных ботинок и пара английских туфель, а в пластиковых пакетах для прачечной лежала военная форма. Проходя по комнате, заглядывая туда и сюда, я увидела портреты Фиделя, подаренные ему разными людьми, какие-то вещи, что он принес с гор, карты, коробки, несколько соломенных шляп, бутылки с пивом, сигары «Ромео и Джульетта», нижнее белье, трусы-боксеры… Я вошла в ванную комнату, чтобы умыться, и там обнаружила лосьон после бритья, но не нашла ни бритвы, ни лезвий. Я подняла подушку с кровати и понюхала ее. Матрас еще хранил следы его тела. Позже я узнала, что он никогда долго не спал.
Тут раздались голоса, затем скрежет ключа, и вошел Фидель.
– Немочка! – воскликнул он. – Вот видишь, мы снова встретились. Я так по тебе скучал.
Сильный как бык – еще бы, при своих метр девяносто роста и ста килограммах веса! – он легко подхватил меня на руки и покачал. От него пахло гаванскими сигарами. Мы поцеловались и присели на край кровати, держась за руки.
– Я останусь на несколько дней, – сказала я.
– Да, да, конечно, – ответил он. Он соглашался со всем, что я говорила.
Он сделал коктейли «Куба либре» и велел Сесилии Санчес, одной из своих ближайших соратниц, оставить нас одних, пояснив, что не желает принимать звонки и вообще, чтобы нас каким-либо образом беспокоили. Мы остались наедине, звучал «Волшебный рояль», новый тогда диск, который затем превратится в классику жанра и который в те дни был одним из самых любимых у Фиделя. Мне было страшно, но вскоре я почувствовала действие рома и смотрела на него с восхищением: мой любимый был тут, передо мной, я могла коснуться и почувствовать его так же, как в первый раз в моей жизни несколько дней назад, на «Берлине». Меня больше не волновало, кем он был для остального мира, я забыла о политике, идеологии, обо всех тех вещах, что читала без сна и отдыха три дня подряд в Нью-Йорке. Единственное, что было важно для меня, – это он. Мой мужчина. Фидель.
Мы начали исследовать тела друг друга. Это не было безумием страсти, проявления нашей любви были нежными, деликатными: прикосновения, объятия, ласки.