Судя по тому, что ставки прекратились, собравшиеся были согласны с планом неизвестного покупателя.
Амбал, тот, который Борис, потянулся к зажимам для сосков и не без удовольствия на собственном лице направился к несчастной. Ведущий начал отсчет для объявления победителя аукциона.
– Двадцать пять тысяч раз…
Я поднялся… – Двадцать пять тысяч два…
Уже хватался за ручку двери, чтобы свалить отсюда, когда раздался болезненный стон.
Хриплый, вырвавшийся из груди жертвы, протяжный и прошибающий насквозь. Душу словно в мясорубке провернуло от этого звука, а яйца болезненно сжались, потому что я хотел повторения этого звука.
Не отдавая себе отчета, я вернулся на кресло и с мучительной ненавистью к самому себе уставился, как на девчонку нацепили второй зажим. Она выгнулась дугой от боли и застонала еще громче.
Никогда не думал, что могу кончить от звука, но сейчас был именно тот случай, потому что она стонала там, а я был готов начать дрочить здесь.
Анатолий развязывал путы на руках девчонки, и я уже знал сценарий, по которому пойдет эта пьеса. Ее отдерут во все дыры, кто захочет и как захочет, а потом реально грохнут.
– Двадцать пять тысяч…
Впрочем, меня это уже не устраивало.
– Тридцать тысяч, и она моя, – нажав кнопку микрофона, озвучил я с четким намерением забрать сладкоголосую сирену себе.
Глава 3
Я всегда знала, что такое счастье. Кажется, с самого рождения, еще в колыбели лежала в направлении мечты. Потом научилась ползти к ней и, сделав первые шаги, уверенно направилась к старенькому бабушкиному фортепиано. Музыка меня очаровывала, а бабушкины колыбельные заставляли смолкать даже самые сильные истерики.
К пяти годам я пела постоянно, так что даже скептически настроенный отец, механик в пятом поколении, понял: противостояние бесполезно. Дальше была школа, где я выступала на всевозможных концертах, срывая овации у вскакивающих с мест зрителей.
Когда погибли родители, пение спасло меня от разрывающей на части тоски… Мы остались втроем – только я, бабушка и музыка. Денег на репетиторов не было, да и на еду не всегда хватало, но я продолжала смотреть в направлении мечты. В сторону Москвы…
Стоило окончить школу, как я рванула туда, к ярким огням столицы, забрав из дома последние сбережения. Бабушка не была против, она благословила и отпустила, прекрасно понимая, что не удержит.
Только город больших надежд оказался жесток, а приемная комиссия Гнесинки поразила в самое сердце, заявив, что спетую мною арию слышат в пятый раз и до этого мальчик спел лучше.
Я была разбита, раздавлена, потеряна и сбита с толку, не представляя, как жить дальше.
Возвращаться в Челябинск и учиться на экономиста? Проживать чужую жизнь, наплевав на мечту? Наверное, так поступило бы абсолютное большинство здравомыслящих