Все читают и вздыхают,
и в обнимочку сидят.
Ярко щеки полыхают,
души по небу летят.
Женихи гуляют мимо,
Свете с Таней не до них.
Только время зря отнимут
и на кой им тот жених.
Как у печки два сердечка
жарко ноют от тоски.
Не уронят ни словечка.
В печке тлеют угольки.
А когда запрыгнут в поезд
и уедут далеко.
Вот тогда начнется повесть,
как не просто, не легко.
Но зато уж без оглядки
можно Свете с Таней жить.
Можно спать вдвоем и сладко
милой милую любить.
Так мы все бежали к жизни
не в романах, наяву,
кто на стройки коммунизма,
кто за море, кто в Москву.
Где не плюнь – повсюду наши,
как глаза не отводи.
Кто кадилом дымно машет,
кто в правительстве сидит.
Им особо эту тайну
неохота раскрывать
про Светлану и про Таню
нам приказано молчать.
Амур
У докторши Райки
сыночек Никита,
рогатку смастрячив,
на дерево влез.
Вселился в него
не иначе, как бес:
он в окна пулял
и косил под бандита.
Но мы его миром
поймали и драли.
Все вроде б уладилось,
только едва ли…
Цветут помидоры
в моем огороде,
и зреет ботва
на картофельном поле.
Вздремнул под забором
сосед алкоголик,
и снится ему,
как он шашни заводит
с женой агронома,
кудлатой блондинкой,
которая жаждет
директора клуба.
А тот продавщицу
сельмага Лукерью
мечтает окучивать
ежевечерне.
Лукерья готова
отдаться без визгу
прекрасному юному
ветеринару.
Но вот незадача:
последний подвержен
безудержной, пагубной
страсти к коровам,
причем, особливо
к голландским телушкам.
Быка племенного
к ним не подпускает.
А бык, озверевши
в таком беспределе,
жестоко бодает
совхозных доярок.
Но что удивительно
– те, стервенеючи,
день ото дня
повышают подои.
Зарплаты растут,
их мужья пропивают.
Мужьям под заборами
глупости снятся…
И лишь агроном,
в неусыпной заботе,
всю ночь от избы
до избы по дояркам,
да так, что родную
жену забывает.
Поет соловей,
и цветут помидоры,
и зреет ботва
на картофельном поле…
Ах,