– Ты же получила сто тысяч за папку, – добавила Гейл. – А потом еще за малыша.
– Еще пятьдесят тыщ, – уточнил Генри.
– Выходит, сто пятьдесят тысяч. И когда ты умрешь, они достанутся нам. Плюс еще пятьдесят за тебя, да с удвоением из-за смерти от несчастного случая. Тоже нам пойдут. Всего получается четверть миллиона.
Микроволновка зажужжала.
– Окей. – Генри распахнул дверцу и взял из раковины маленький фруктовый нож. – Теперь освободим ее.
– Драться будет, – остерегла его Гейл.
– Ничего, птица-курица, управлюсь. Нам совсем ни к чему, чтобы ее нашли со следами от веревок.
Маленький фруктовый нож вгрызся в веревки за спиной Тины, словно крыса. Несколько секунд – и ее онемевшие руки безжизненно повисли вдоль тела. Крыса перебралась к щиколоткам.
– От веревки надо избавиться, – напомнила Гейл.
– Конечно. Выбрось в мусор. И изоленту тоже.
В руки вонзились тысячи игл. За ними, откуда ни возьмись, явилась боль.
– Окей, – сказал Генри. – Давай-ка встанем…
Он поднял Тину. Онемевшие ноги не слушались, она их совсем не чувствовала.
– Смотри. Ты отчищала микроволновку. Может быть, сунула голову внутрь – посмотреть, что получается. – Он сунул ее головой в печь. – А потом потянулась за моющим средством или за губкой, вот кнопку-то случайно и задела…
Вдруг кто-то закричал – пронзительно завизжал, охваченный ужасом. «А вот я не закричу, – подумала Тина, сжав губы и изо всех сил стиснув зубы. – Не закричу».
Визг продолжался. Генри с воплем выпустил Тину, и она соскользнула на пол. Из микроволновки вырвались языки пламени и густой черный дым.
Тина едва не рассмеялась. Что, Гензель, что, малышка Гретель, изжарить ведьму в ее собственной печи не так легко, как вы думали, nicht wahr?[12]
Генри потянулся к стене и оборвал провод. Тина усмехнулась: это был провод от электрической открывалки для консервов.
Гейл налила в сковороду воды из-под крана, выплеснула ее в печь и резко отпрянула назад, точно ее ударило током. Языки пламени лизнули шторы на кухонном окне, и они тут же вспыхнули, как бумага.
Тина попыталась подняться, но онемевшие ноги не слушались. Она пошатнулась и упала. Огонь охватил шкафчики, висевшие над микроволновкой; пламя заплясало на темном полированном дереве, сушившемся больше ста лет.
От сильного удара с треском распахнулась задняя дверь. Генри в пылающей рубашке с воем бросился наружу. Чьи-то крепкие, сильные руки подняли Тину. Она вспомнила о Гретель – то есть, о Гейл – и тут же увидела, что та, кашляя, задыхаясь, нетвердым шагом ковыляет к выходу прямо за ними.
Миг – и Тина, словно по волшебству, очутилась снаружи. Все остальные тоже были здесь. Генри отчаянно катался по траве, а Дик тушил его рубашку, хлопая сброшенным пиджаком. Вдали выли сирены и волки, а темные окна одно за другим озарялись изнутри яркими радостными сполохами.
– Мой дом! – сказала Тина. Ей полагалось бы шептать, но голос прозвучал громко, на грани