Лонжевернцы, чьи общественные башенные часы, наверное, отставали, а может, служба у них начиналась позже, воспользовались исчезновением неприятеля и стали разрабатывать план завтрашнего боя.
Тентену пришла в голову гениальная идея.
– Надо, чтобы до их появления в этих кустах спрятались человек пять-шесть, – предложил он, – и чтобы сидели не шелохнувшись. Потом наброситься на первого, кто приблизится, заграбастать его и по-быстрому сделать ноги.
Командир мгновенно согласился возглавить засаду и выбрал пятерых бойцов из числа самых ловких. Остальным предстояло вести лобовую атаку.
В деревню они воротились, исполненные боевого пыла и жаждущие мщения.
III. Великий день
Vae victis![14]
В понедельник утром в школе всё пошло наперекосяк, еще хуже, чем в субботу.
Отец Симон вызвал Курносого, чтобы тот на уроке по обязанностям гражданина повторил то, что ему вдалбливали накануне по поводу этого самого гражданина. В результате Курносый стал мишенью самых нелестных высказываний учителя.
Он ничего не мог из себя выдавить; его лицо выражало чудовищно мучительные интеллектуальные потуги, но мозги его словно кто-то накрепко заколотил.
«Гражданин… Гражданин… – размышляли остальные, не столь одуревшие. – Что же это может быть за хрень такая?»
– Можно мне, мсье? – Крикун изо всех сил старался привлечь внимание учителя, щелкая указательным, средним и большим пальцами.
– Нет, нельзя!
И учитель вновь обращается к Курносому. Тот с полными ужаса глазами только мотает головой:
– Ну, так что же, вы не знаете, что есть гражданин?
– !..
– Все на час остаются в классе после уроков!
По спинам заговорщиков пробегает холодная дрожь.
– А сами-то вы? Вы гражданин? – вопрошает педагог, которому непременно хочется добиться хоть какого-нибудь ответа.
– Да, мсье! – подтверждает Курносый, вспомнив, как они с отцом ходили на предвыборное собрание, на котором господин маркиз, депутат, собирался угостить своих избирателей стаканчиком вина и каждому пожать руку. И как он сказал отцу Курносого: «Этот гражданин – ваш сын? У него умный вид!»
– Так значит, вы гражданин! – взъярился багровый от гнева отец Симон. – Ничего не скажешь, хорош гражданин! Ну и дела!
– Нет, мсье! – снова раскрыл рот Курносый, который, по правде говоря, не слишком дорожил этим званием.
– И почему же вы не гражданин?
– !..
– Да скажи, наконец, – раздраженно прошипел сквозь зубы Крикун, – что потому что у тебя еще яйца не оперились!
– Что вы говорите, Ла Крик?
– Я… я говорю… я говорю, что…
– Что «что»?
– Что это потому, что он еще слишком молод!
– Ах,