Я не понимал, отчего у нашей прислуги в ушах «воскресные» серёжки; не замечал, как она краснеет, бросая несмелые взгляды на красавца-унтера.
– Николенька, шёл бы ты погулять, чего тебе в чаду куфонном сидеть? Тётушка Александра Яковлевна нескоро вернётся. Тогда и обедать будем.
– Ульяна, ну подожди. Мне же интересно.
Гость подкрутил усы, подмигнул:
– Да, дело было горячее. Как десятого, сталбыть, июля прибежали пароходы с войсками из Хабаровска, так его превосходительство велел вновь Амур хворсировать…
– Чего делать? – не поняла Ульяна.
– Хворсировать – это, барышня, всё равно что речку переплывать, да только по-военному, со стрельбой и, сталбыть, прочими опасностями.
– Надо же, – всплеснула пухлыми руками женщина, – я-то думала, что «форс» – совсем другое слово навроде пижонства. Глупая я.
– Вы, сударыня, отнюдь не глупая, а весьма справная женщина.
– Скажете тоже, – зарделась Ульяна, – девица я.
– Так вот, – продолжал гость, – в этот раз, говорю, всё было честь по чести, правильно, со всей дислокацией. Не то что давеча, когда нас косоглазые в засаду заманили, а евойное благородие Андрей Иванович геройство проявили и хладнокровие. Спасли, сталбыть, отряд, вывели к берегу. Да всё равно ведь конфуз! Ну и говорю: десятого июля как закрутилось! Артиллерия через реку палит, пароходы наши ревут, китайцы стреляют – грохот, шум, суета! Ну, переправились и пошли. И Сахалян взяли, и Айгун. Китайцев побили страсть, тысячи. Ну, и натурально евойное благородие господин подпоручик Ярилов опять геройствовал и нами командовал со всей строгостью, сталбыть. Цельную роту в атаку вёл, вот так-то. Ну, и ранили его, конечно.
– Ох! – побледнела Ульяна и рухнула на стул.
– Да не переживайте, – спохватился унтер, – легко ранили, вот как пчёлка жалит. Рукав малость посекло, когда на штурм редута пошли, а желтомазые картечью зачали палить. Ну, мы их к пушечным колёсам и прикололи, чтобы не баловали больше.
У меня при этих словах тоже сжало сердце. Но больше, чем страх, охватила гордость за брата.
– Я китайцев-то видала, и не раз. Косы у них, что у девиц, смешно. Но так-то люди вроде тихие.
– Это они, сударыня, тут тихие, потому как воли им не дают. А там они – чистые башибузуки. Солдата от хунхуза не отличишь, прости господи.
– От кого?
– Хунхузами у них разбойники. А самые злые – это бунтовщики, которых боксёрами прозвали. Наделали себе тайных обществ, нам жандармский ротмистр рассказывал. Как его? Во, я даже записал, чтобы не забыть.
Гость вытащил бумажку, сдул крошки махорки, развернул. Прочёл, шевеля губами:
– «Иминьхуэй». И ещё, «дадаохуэй».
– Да что вы такое говорите в приличном доме! – вскрикнула Ульяна.
– Вы плохого не подумайте, это их названия такие, на китайском языке. Китайцы – они завсегда на своём говорят, дикари. Мол, за справедливость