Но наш на подобные крайности не переходил. Припугнёт немного, попрессует и отпустит с шуткой. Ну, написал капитан Журавленко рапорт: «Так, мол, и так, прослужил полтора года безвылазно в Чечне, хочу в отпуск!». А он любил загорать в высокой траве во время боевых дежурств по командному пункту. Уж не знаю, как и где, но не по-армейски загорать без белья, в то время, когда сопки дымятся, то от нефти, то от взрывов САУшек, и вертолёты постоянно барражируют над ними. Увидел его как-то комбат ненароком в батальонной душевой (брезентом обтянутые столбы и бочка с нагревающейся от солнца водой) в чём мать родила и до конца своего пребывания в части забыть не смог, вспоминая об этом при случае и без.
– Ну что с того, что прослужил ты, товарищ Журавленко, полтора года в Чечне, – комментировал комбат его рапорт на офицерском совещании, – Да не служил ты вовсе. А х…й дро… ил!
А на зарегистрированном рапорте отважно написал: «Х…й тебе в жопу, товарищ Журавленко!», естественно без пропущенных букв, подписался и перечеркнул крест накрест.
Журавленко от негодования зарегистрированный рапорт ксерокопировал и в прокуратуру отнёс. Но чем ему могла помочь задыхающаяся от бумаг, жалоб, расследований военная прокуратура? У них уголовных дел томов до потолка: солдаты технику продают, наркотики скупают, боевые контрактникам не выплачиваются, самострелы с повешением следуют один за другим, подрывы да теракты, а тут молодой офицер с каким-то нереализованным отпуском. Посмеялись над ним и пожелали хорошего отдыха в будущем. Так этот рапорт и остался с Журой, как напоминание из прошлого.
Постепенно наш батальон стал наполняться женщинами. В строевой части, в секретной, в финансовой службе. Кто супругу свою привезёт, кто знакомую, сам (сама) по заявке из военкомата приедет. Многих на войну толкали сугубо меркантильные интересы, так как за участие доплачивали девятьсот рублей в день. Присутствие дам немного скрашивало быт и разряжало обстановку.
Поздней осенью Ирина Яновенко приняла присягу и стала бухгалтером в звании рядовой. Третья женщина в батальоне после санинструкторш.
Захожу в палатку к комбату после окончания рабочего дня около восьми вечера, чтобы отпроситься пораньше и не оставаться на служебное совещание. За столом сидит моя соседка по коммунальной квартире в «Титанике» (так нарекли первую жилую пятиэтажку в Ханкале, которую уничтожали в течение двух войн, но каждый раз она возрождалась) Ирина, с расширенными от страха глазами – супруга начальника командного пункта. Напротив неё улыбающийся раскрасневшийся комбат с блестящими осоловевшими глазами. На полевом столе початая бутылка осетинской водки, банка шпрот и булка хлеба.
– Разрешите войти? – без паузы