– Кто это? – спросил Алеша у отца, когда они вышли на пляж.
– Физик-теоретик и вместе с тем инженер-изобретатель, академик, – негромко сказал отец, нагнулся и прошептал: – Трижды Герой!
– А что он изобрел?
– Потом, – сказал отец. – Потом.
Алеша не забыл – и в поезде, когда ехали домой в Москву, спросил отца:
– А что этот изобретатель изобрел?
– Какой еще изобретатель?
– Ну этот, Андрей Дмитриевич, у него еще охранник такой шкаф.
Они ехали в старом СВ Калининградского вагонзавода, где полки одна над другой и еще есть кресло и дверца в умывальник – один на два купе. Алеша, конечно, наверху. Вот он с верхней полки и спросил.
Отец встал с кресла, где он читал газету «Известия», подошел к нему, приблизил лицо и тихо проговорил:
– Водородную бомбу. Не болтай, что его видел. Имя-отчество забудь.
Кстати, а почему мама с ними не поехала в Крым?
Ладно, он постарается вспомнить. Если получится.
А пока – к делу. Академик Сахаров и странный разговор с Олей Карасевич. Олечка, чудесная ты девочка, я видел живого Сахарова, страшное дело! Не диссидента-демократа Сахарова, которого ополоумевшие патриоты дразнят сионистом Цукерманом, а русского громовержца, любимца родины, которого она, то есть родина, обвешивала золотыми звездами и пылинки с него сдувала.
– Так вот, – сказал Алексей. – Полковник Кольт не отвечает за всех застреленных ковбоев. А академик Сахаров Андрей Дмитриевич не отвечает за тех, кто погиб или заболел при испытаниях его супербомбы. А ведь это были тысячи людей! А может, даже десятки тысяч! Все, хватит, хорош, закрыли тему, – сказал он, стараясь быть мудрым и значительным. Кажется, у него получилось.
А что он на самом деле думал про корейский «боинг» и академика Сахарова, он и сам не знал.
В следующий свой визит Юля Бубнова сказала Игнату Щеглову, что толку от него невозможно добиться.
– Хотя жаль, – сказала она, – ты почти такой же талантливый, как я. Но я не ожидала, что из наших занятий выйдет такая ерунда и бестолочь. Ты меня извини. Хотя этот кусок мы с тобой хорошо написали. Вернее, это я написала. Я продиктовала, а ты записал.
– Позволь, – сказал Игнат. – То есть, конечно, ты очень талантливая, – и усмехнулся: – Особенно приятно, что ты это про себя прекрасно понимаешь. Молодые писатели, они обычно бывают скромнее. Они обычно говорят: «Ах, мастер! Спасибо, мастер».
– Ни фига себе мастер, – сказала Юля. – Сколько тебе лет, мастер?
– Ах, ах! – сказал Игнат. – Гордишься, что ты меня старше на три года? Или на четыре? Детский сад какой-то.
Но Юля не обратила внимания на эти слова и продолжала наступать:
– Вообще же ты как бы вместо Виктора Яковлевича, так?
– Предположим.
– Не предположим,