– Часовой! Под арест!
…Ему не связали рук. Идя впереди хмурого и молчаливого Дюваля по лестнице к карцеру, Годелот думал лишь о грязном обрывке полотна, лежащем в кармане…
***
Остаток ночи шотландец провел, сидя на койке и безучастно глядя в светлеющий прямоугольник окна под потолком. Во все еще влажной одежде было зябко, ссадины жгло, а кляксы ила на лице и руках, высыхая, омерзительно стягивали кожу. Впереди ожидала порка и долгий арест. Но Годелота совершенно не заботили все эти перспективы, как и нынешние неудобства. Отчего-то казалось, что все это происходит не по-настоящему, а потому и размышлять об этом смысла нет. Сейчас шотландец в полной мере ощущал, что служба доселе казалась ему просто игрой. Частью их с Пеппо общей войны, декорациями к пьесе, начавшейся в тот далекий день в Гуэрче.
Гибель друга разом оборвала этот спектакль, уже успевший стать на свой лад азартным. И Годелот остался на сцене один, позабыв свои реплики, затерявшись среди прочих актеров, увлеченно продолжавших фарс и вовсе не заметивших, что одно из мест на подмостках опустело…
Шотландец поежился и охватил плечи руками. Потом медленно вынул из кармана тот самый лоскут, усеянный теперь уже грязно-бурым орнаментом. Сильно брызнуло… Так брызгает кровь из глубоких ран, когда задеты крупные сосуды. Но он ведь все же не нашел тела Пеппо. А значит, к черту здравый смысл. Он не знал, как можно выжить с пулевой раной в гниющей воде, где вязкое дно усеяно остовами лодок, торчащими опорами сгнившего причала и еще черт знает какой дрянью, о которую он сам изодрал все руки, неутомимо обыскивая канал. Но он ведь не знал и того, как можно совсем одному вслепую противостоять всему миру. А Пеппо это знал…
…Он твердо верил в свою удачу и нередко говорил: «Мне, дружище, черти ворожат». Годелота эта фраза в первый раз позабавила, хотя, пожалуй, ему больше хотелось позлить друга своим недоверчивым фырканьем. Но Пеппо не стал ерепениться, а просто пояснил:
– Не веришь? Сам посуди. Я вор почти пять лет. Попался всего дважды. В первый раз я нашел работу, а во второй – друга, – сделав паузу, он не без озорства добавил, – послушай, может, начать по девичьим фартукам шарить? Глядишь, невесту найду.
…Они хохотали до слез, долго развивая эту тему. А ведь Пеппо тогда впервые назвал его другом. Сейчас Годелот вспомнил это с той бесполезной ясностью, с какой обычно приходят все запоздалые воспоминания. Не надо было отпускать этого идиота в тот день из «Двух мостов». Они бы просто снова всласть поорали и, возможно, подрались, но теперь, стоило закрыть глаза, перед ними не колыхалась бы равнодушная черная вода…
Годелот ударил кулаком в холодную стену. Можно хоть разбить руки в крошево, хоть рыдать до обожженных глаз. Все это уже бессмысленно. Он ничего не изменит. Все, что зависит от него сейчас – не сойти с ума от своего бессилия за предстоящие ему дни взаперти.
***
Время