Он подумал, что, наверное, в такие моменты, когда конец уже близок, положено вспоминать свою жизнь. Причем не абы как, а в хронологической последовательности, чтобы, во-первых, ничего не упустить, а во-вторых, проследить как же он все-таки дошел до жизни такой. Но сколько он ни старался, сколько ни вызывал в памяти образы и события детства, а мысли его то и дело срывались к насущному, к событиям последних месяцев…
И не удивительно. Ведь подумать только – еще какой-нибудь год тому назад он был пышущим здоровьем, крепким мужиком. А теперь?! Кожа да кости. Глаза ввалились, кожа обвисла и приобрела землистый цвет. Вдобавок, тошнит постоянно. И что самое обидное, никто из врачей так и не смог вразумительно объяснить ему, чем он болен. Никто!
Высказывались самые смелые и малоправдоподобные версии, его осматривали светила местной медицины, даже, говорят, специальный консилиум собирался по вопросу его здоровья. Но результат всех этих мытарств и мозговых штурмов все равно оказался точно таким же, как и после самого первого осмотра, который ему по-соседски провела тетка Марфа, проработавшая три четверти своей жизни уборщицей в ветеринарной клинике. "Чей-то ты шибко хворым выглядишь, Михалыч, – компетентно поведала она, – надо тебе к доктору сходить, провериться". Сходил вот, проверился. Доктора лбы хмурят, в затылках чешут, сложные многобуквенные термины свои без запинки выговаривают, а диагноза как не было, так и нет.
Конечно, первой мыслью у каждого из них было, что у Михалыча непременно рак, причем обязательно крайне запущенный. Только вот чего именно рак, какой орган поражен этой хворью, так никто и не сказал. Не нашли. А Михалыч все увядает, тает буквально на глазах. Как те медузы. Обидно. Но что уж тут поделать, видно, судьба у него такая.
Тетка Марфа, когда после многочисленных околачиваний по местам лишения болезней Михалыч наконец вернулся в свой дом, зашла его проведать и прямо с порога придала ему сил и уверенности в завтрашнем дне. "Ой, Михалыч, ты что-то совсем плохой стал, – качала головой она, – раз тебя доктора из больницы выписали домой, значит, помрешь скоро". И ушла.
Спасибо ей, конечно, за комментарий, но только после этого Михалыч совсем уж погрустнел и даже аппетит у него пропал. Зато осталась тошнота, все лучше, чем ничего.
Одно время он пытался лечиться народными средствами. Но мутные и почему-то обязательно горькие настойки "от живота", "для сердца" и "при общем недомогании" ему не помогли, и Михалыч бросил это дело.
Погоревав несколько дней, он как-то в воскресенье сходил в церковь, причастился, потом вернулся домой, хорошенько укушался водочкой и от души всплакнул по себе. После чего на душе у него немного полегчало. И понял тогда Михалыч, что лучше уж ему смириться с неотвратимостью происходящих в его организме изменений, чем маяться дальше.
И он таки смирился. Не сразу, конечно, и не просто, но принял, так сказать, неизбежное, и вовсе перестал надеяться на благоприятный