Кузьма обрадовался, что жену охраняет вечно бдительная хвоя, еще подумал, что ни горем, ни лишним воспоминанием ей не поможет. Он знал, что люди умирают на войне. И вскоре стал смотреть не вниз, где, припорошенный иголками, был конечный след его Галины, а прямо перед собой.
Дед хмуро наблюдал, как изменяется его лицо, но не подал виду.
Борька терся рядом, скулил.
– Жрать небось хочет.
– Пошли, Борька-пройдоха, поедим.
Вернулись. Кузьма набросал псу тушенки из холодильника, а сам съел макарон по-флотски, которые нашел там же, расспросил про хозяйство и дом. Потом уточнил про Полину:
– Ей же сколько, дед? Уже четырнадцать?
– Пятнадцать.
– Ох, точно, ёшкин кот!.. Когда придет?
– Да кто ее знает. Я особо уже не контролирую.
– Как так? От рук отбилась? Ничего, это мы поправим.
– Не надо, Кузьма. Ей-то потруднее твоего далось.
– Чего далось?
– Ну это, – дед мотнул в сторону улицы, имея в виду Галину могилу, но Кузьма его не понял.
Днем он завалился на кровать, обнял пришедшего поласкаться Борьку и задремал. Со дня отъезда из Одессы его все время тянуло спать, но нынешнее состояние отличалось от того, что он испытывал на войне или в поезде. Из того некрепкого, тревожного сна он выскакивал легко, чувствуя себя отдохнувшим независимо от того, сколько он длился. Мирный же сон тек и тек, но никак не напитывал его силой.
Спал он по-прежнему некрепко, но теперь вставать было труднее раз в десять. Он поднимался, брел в туалет, натыкался на старые и новые предметы (какие-то помнил, какие-то нет), гремел дверями, потом, не видя ничего от тяжести скопленной усталости, шумно брел обратно в постель, где Борька преданно ждал, высунув язык.
– Сейчас, сейчас, – бормотал Кузьма, обнимая пса, – сейчас встану…
Но вместо этого вновь падал в темную дыру, слышал шум и голоса, которые больше не имели материальной силы. Они продолжали существовать где-то в параллельной реальности, ведь когда он комиссовался, не кончилась ни война, ни осада.
И где-то там новые ребята продолжали гибнуть, а он на халяву выскочил из четырехлетнего кошмара, получив белый билет за очередное ранение, но это лишь недоразумение – Серов ошибся, он должен на самом деле вернуться, обязан вернуться, обязан!..
Кузьма вскочил: “Обязан!” – дом сотрясся от его крика, но только Борька бросился на выручку хозяину. Дед и Полина притихли на кухне. Начинался вечер. Стемнело и похолодало. Натянув армейские штаны, Кузьма вышел к своим.
– Поля, – сказал он растерянно. – Как же ты выросла.
Девочка, обратившаяся, оказывается, за эти годы из пухлого нескладного ребенка в худую высокую девушку, теперь была копией матери. Она коротко подняла от чашки чая водянистые глаза. Борька почему-то гавкнул.
– Тихо