Автобус дёрнулся, пошёл в разгон, и после недолгой паузы, наконец, раздалось то самое «Кефир, блядь…» – «Не поняла! – опешила Вика. – Опять французский?» – «Кё фэр…! Что делать! – еле выдавил Боря. – Цветаева по-французски – это нечто!»
Спазмы немного приутихли. Остаток дороги шатко-валко прошёл в разборе неудачной эмиграции великой поэтессы и её трагических любовей. В этих местах хасида разворачивало ухом в проём. Понемногу беседа иссякла. Вика боролась с дремотой, периодически тыча в окошко мизинцем: «Ой, смотрите – опять верблюды!»
На въезде в Иерусалим начались пробки, автобус подёргивало. Борис холодел.
Абсолютного минуса он достиг аккурат у струнного моста, за пару сотен метров до конечной остановки. Внутренний монолог зазвучал беспощадно: «Фима! Конченый ушлёпок! Ты у меня сожрёшь весь свой кефир разом с картоном!»
Вика обеими ручками сдавила сумочку: «Знаете, Боря, мне сейчас подумалось… О, где Вы были раньше?!» Боря старался что-то показать на пальцах. «Нет, Борис, нет! Не говорите ничего! Я всё понимаю…» Автобус остановился. «Ерушалаим, тахана мерказит» – продув микрофон, известил водитель. Пассажиры тронулись на выход. Встал и хасид, сияя и косясь на Викины коленки: «За Цветаеву было интересно! Да, Рони?» У Рони вид коленок вызвал оцепенение и поимку второго подзатыльника. Вика притворно улыбнулась. Борису напрягаться не пришлось: жуткая улыбка рассекала его, как Гуинплена. Когда салон опустел, Вика сказала:
– Боренька, пора!
– Викуша, Вы идите, наверное… Мне нужно ещё кое-что обдумать…
– Здесь?
– Здесь!
– Но…
– Несколько строк… Потеряются…
– Не понимаю…
– Идите!
Вика возмущённо глотала воздух:
– Не понимаю…!
– Идите уже!!!
– Мерзавец… – прошептала она и выскочила вон.
– Это конечная. Ты выходишь? – спросил водитель.
Боря снова перешёл было на язык жестов, но сник и вцепился зубами в подголовник.
– Так ты выходишь? Или мне вызывать полицию?
Иерусалим всегда действовал на Бориса исцеляюще. Сердце переставало сбиваться, дыхание становилось лёгким и – главное – мысли освобождались от тревоги. Боря даже придумал что-то, вроде «Постоянно умирать можно, где угодно, но изредка жить нужно приезжать сюда!» Здесь не требовалось ни знать, ни верить. Достаточно было находиться. Поэтому Борис сейчас просто сидел и ждал традиционного чуда.
А Вика уже стояла на трамвайной остановке, и в голове её стучало: «Какая же я идиотка, господи!» Потом толпа вдавила её в подошедший трамвай, и сигнал закрывающейся двери отрезал все звуки снаружи, кроме сирены – то ли полиции, то ли скорой помощи, то ли пожарной. Когда-то Вика решила, что разбираться в этом необязательно, ввиду отсутствия главной службы – «экстренной помощи