Кокурин был его любимчиком, первым в боксе и первым в разведке. Ходил за командиром и глядел на него влюбленными глазами. Даже подражал Берзалову и покрикивал на салабонов[4]: «Вашу-у-у Машу-у-у!», но, естественно, в тот момент, когда рядом не было Берзалова.
– Есть, огнемётчиком! – подскочил Бур, не отрывая от лица Берзалова сияющего взгляда.
Ей богу, как в детском саде, подумал Берзалов и тут же раскаялся в своём решении, подумав, что на войне жалость плохой советчик, но отступать было поздно – давши словно крепись, а не давши держись. Ну да ладно, посмотрим, подумал он.
– Беги! – сказал со значением Берзалов. – Беги, пока я не передумал!
– Есть! – и Бур исчез, так быстро, что после него в воздухе осталась смесь запахов испуга и радости. Радости было больше.
Берзалов только закончил обедать и похрустывал огурцом, когда явился старший прапорщик Гаврилов:
– Товарищ старший лейтенант! Роман Георгиевич!..
Берзалов в это момент был занят тем, что зашивал на маскхалате дырку, которую надо было зашить ещё неделю назад, да всё руки не доходили.
– Я вас слушаю, Федор Дмитриевич, – Берзалов отложил работу в сторону и дожевал огурец.
– Бойцы не хотят идти в таком составе. Дурилка я картонная! – покаялся Гаврилов.
– Что значит не хотят?! – безмерно удивился Берзалов и начал заводиться: – Вашу-у-у Машу-у-у! Новые проблемы?!
– Вместе с Буром – тринадцать человек… – кротко объяснил Гаврилов, – да и…
– Что, «да и»?! – Берзалов почувствовал, что начал заводиться ещё быстрее. Не успели выйти, а уже разногласия. – Бур такой же боец, как и все. Найдите ещё добровольца!
Гаврилов вздохнул так, словно решал непосильную задачу:
– Старший сержант Гуча… – произнёс он менее решительно.
– Чего-о-о?.. – удивился Берзалов, поводя головой, как бык.
– Это который Болгарин, – на всякий случай уточнил прапорщик, хотя Берзалов и так знал, кто такой Болгарин.
– Я знаю, кто такой Болгарин, – язвительно напомнил Берзалов.
– Так точно, Болгарин, – терпеливо согласился Гаврилов и снова покаялся. – Дурилка я картонная!
Выдержка у него была отменная. Её бы хватило на всю роту, и еще осталось для бригады. Не то чтобы прапорщик благоволил Болгарину, но чаще других брал с собой в вылазки. Болгарин один стоил пятерых, не только потому что был здоров и силен, но и потому что умел слушать опытных людей и схватывал всё на лету. А в разведке это качество было незаменимым. Однако нрав у него был бешеный, а в пьяном виде он был неуправляемым, как бычок-перволеток.
– Ладно, бери Гучу… – разрешил Берзалов, глядя куда-то вбок, словно не имея к этому делу никакого отношения.
– Так