Репетиция в пятницу. Анатолий Гладилин

приходится назначать чуть ли не из-под палки, и вообще явно снизился интерес к изучению классиков марксизма-ленинизма. («Верно!» – закричало несколько человек из зала.) Причин, конечно, много. Но вот одна из них, на мой взгляд, существенная. Признаться, я с удивлением узнал, что сейчас почти официально разрешена эмиграция некоторым группам населения. Кажется, с одной стороны, в этом нет ничего страшного. Пускай недобитые остатки еврейской буржуазии катятся в свои Палестины, как говорят в народе, баба с возу, кобыле легче… (По залу прошелестел одобрительный смешок.) Но, с другой стороны, что же получается, товарищи? Раньше, когда Советский Союз держал границы на замке, у старой интеллигенции, кулацких прихвостней и прочих чужеродных элементов не было иного выхода, как идти на службу к Советской власти и жить строго подчиняясь нашим законам. Теперь же, когда появилась лазейка для эмиграции, разные малочисленные группы населения начали строить иные планы и в связи с этим потихоньку вести антисоветскую агитацию. Естественно, в таких условиях нашему пропагандистскому аппарату трудно работать. (Аплодисменты.) Уверен, что большинство партии не согласно с таким ослаблением идеологической борьбы. (Громкие аплодисменты.) Надо, чтобы каждый гражданин Советского Союза, где бы он ни находился и где бы ни работал, твердо осознал, что коммунизм лично для него неизбежен и неотвратим. Только при этом условии мы можем построить новое общество.

      Зал взорвался бурной овацией.

      «Как просто и гениально! – усмехнулся первый секретарь обкома. – Мудрость вождя, вероятно, в том и состоит, чтобы выражать подспудные мысли партийных работников. Теперь они пойдут за Сталиным в огонь и воду. К тому же подкупает его манера выступать: он обращается прямо в зал, а не читает речь, он как бы советуется с людьми, а не повторяет заученные абзацы. Ты бы смог без бумаги? – спросил он сам себя. – Нет, боишься, не дай бог, оговоришься, не так поймут, не так передадут… Эх, права Маша – надо было оставаться на заводе».

      – Мы помним троцкистско-бухаринскую кучку шпионов, убийц и вредителей, – продолжал Сталин, – пресмыкающуюся перед заграницей, проникнутую рабьим чувством низкопоклонства перед каждым иностранным чинушей и готовую пойти к нему в шпионское услужение…

      «А что, если… – полыхнуло в глазах у Первого. – Ведь Ему нужны свои преданные кадры… Нет, небось доложили, по чьей инициативе мне дали область. Интересно, меня тоже причислят к шпионам и убийцам?..»

      – Нельзя забывать, – говорил Сталин, – о капиталистическом окружении, которое засылает в нашу страну шпионов, вредителей и убийц.

      «Безнадежно, – устало сомкнул веки первый секретарь обкома. – Вот уже идейно обосновывается грядущая чистка. Мне пощады не будет».

      Сталин на трибуне сделал паузу, отпил из стакана воды.

      – Товарищи, у меня не было возможности тщательно проанализировать обстановку, но бросается в глаза следующая любопытная деталь: руководители нашего государства чего-то