– И говорил там с хирургом, с Ольгой Никодимовой.
– Ты и про это уже выяснил?
– Натурально. И я вот чего не пойму: зачем ты упомянул тогда о кирпичном заводе? Зачем раскрыл себя? Это было неосторожно… Ведь если бы по твоему следу шел не я, а кто-нибудь другой, представляешь, что было бы?
– Представляю, – проворчал он угрюмо, – я и сам не могу понять: как это я сболтнул? Наверно в панике, впопыхах… Потом-то я спохватился, сообразил, но ведь сказанного не воротишь! Вот после того я и спать перестал… Ты сам посуди: если бы в кодле узнали что я пытался Ваську спасти, там сразу бы решили, что мы с ним заодно, что я от него не вовсе отрекся… И тогда они пришли бы казнить меня самого.
„Других казнить ты, значит, можешь, – гневно подумал я, – а себя самого – вон как бережешь!"
Я подумал так, но промолчал: очень уж он был все-таки жалок. И потом спросил, глуша раздражение:
– Но если ты такой пугливый, как же ты, черт возьми, смог к нему вернуться? Как ты решился?
– Что-то толкнуло, – он развел руками, – что-то заставило… Я вообще плохо тогда соображал; все было, как во сне.
И вот эта фраза примирила меня с ним.
– Хорошо… Ну, а откуда ты все-таки узнал о его смерти? Кто тебе сообщил?
– Да это мать, – сказал он, – это она звонила. Она же ведь – мой посыльный! Вот еще кто мается не меньше моего. И ничего не знает толком, не поймет, мечется в панике… Жалко старуху.
– Ну так вот, – сказал я, – ни ей, ни тебе беспокоиться больше не о чем! За тобой, действительно, следили. Но теперь в кодле знают о твоей болезни… До Ольги Никодимовой они, слава Богу, не добрались, но в Алтайской клинике – у твоего психиатра – были. Это точно.
– Да ну? – дернулся он. – И что?
– Как видишь – ничего. Проверили все и поняли, что ты не опасен… Это самое главное!
– Значит, что же – прошептал он, – значит, я теперь…
– Да! Можешь спать спокойно. И, во-вторых, все вообще изменилось, учти это. Самого Каина больше нет здесь, он испарился, ушел. В какой-то другой район.
– В какой?
– Вот этого я пока еще не знаю…
– А каким это образом ты все узнаешь, до всего докапываешься? Кто ты – начистоту?
– Такой же, как и ты, – сказал я, улыбнувшись, – бывший блатной. И я ненавижу таких, как Каин! И вот помогаю тебе, чем могу.
По мере того, как я говорил, Алексей преображался, облик его становился иным, и я подивился случившейся перемене! Плечи его распрямились, муть отошла от глаз. И, заглянув в них, я впервые увидел истинный их цвет. Глаза его были светло-карие, с золотистым отливом. Их уже не ослепляла тоска, в них светилась надежда.
„А ведь он, по-своему, интересный парень, – подумал я, – и раньше, наверное, нравился девушкам".
И тут же по краю моего сознания – прошла еще одна, новая мысль.
– Послушай, – сказал я, – а с той красоткой, которая погубила Грача, ты лично знаком?
– Видел несколько раз…