Редакция – любая нормальная редакция, на мой, во всяком случае, взгляд – должна удалять со своих форумов подзаборную лексику, бредни откровенно сумасшедших граждан и т. д. Но делать это надлежит исходя из редакционной политики, а не под чью-то диктовку: чтоб за сутки «то-то и то-то» исчезло!
Скверно, что тут скажешь. Ещё лет пять назад мне казалось, что небольшая цензура в информационном пространстве могла бы оказаться полезной. Всё-таки очень уж оно грязное. Но сегодня, когда мыслепреступление и словопреступление совершенно очевидно кажутся кое-кому нежелательнее беспричинных убийств из травматики или кулаками профессиональных самбистов, нежелательнее изнасилований и грабежей, уже слишком очевидно: интернет, во всей его порой гадостности, это наше всё.
Может попробуем, всем-то миром, отбиться? Отыграть назад блоги? В честь Йоганна-Филиппа Пальма.
О женах благочестивых
В 1741 году российская корона увенчала женщину, которая сразу начала – и полтора десятка лет, преодолевая баранье сопротивление «не готового» к такой перемене общества, – вела борьбу за бурно дебатируемое нами сегодня явление – мораторий на смертную казнь. И установила его.
Это был мораторий, не отмена. Государыня Елисавет Петровна покуда стоит с нами на одном уровне гуманности. Правда, 9 ноября (в день, когда Конституционный суд рассмотрит запрос Верховного суда о применении смертной казни с января 2010 года) мы рискуем в сравнении с её уровнем изрядно упасть. Спустя два с половиною столетия.
Диву даёшься, сколь мало мы ценим порой величайшие в отечественной истории достижения. Князь Михаил Щербатов изволил в своё время заметить, что кнут был-де хуже четвертования. Интересно, спрашивал ли князюшка мнения приговорённых к четвертованию? Кнут – страшная вещь, но умирали от него только некоторые. Большая часть наказуемых выживала. И даже не оставалась калеками. А главное – отнюдь не Елисавет Петровна кнут изобрела.
Зато пытки при допросах (обычная для того времени практика) отменила лично она.
Щербатовскую трактовку деяния императрицы бездумно повторяют до сих пор: со страха за свою жизнь, готовясь выступить против узурпаторши Анны Леопольдовны, Елизавета дала обет, что никогда никого не казнит смертью в случае успеха. Не столько, дескать, добрая, сколько трусливая. Недопонимание, равное прямой лжи.
По зароку видно того, кто зарекается. Человек, способный в роковую для себя минуту осознать ценность чужой жизни, – велик душой. Но едва ли в одном зароке дело. Можно пообещать, допустим, большое пожертвование: выплатил и забыл. А мораторий был не разовым жестом – он был старательно проводимой внутренней политикой. Первый указ – в мае 1744 года.