С высоты холма сквозь чадящую дымную завесу монах видел, как жители, с криками мечущиеся в горестном страхе по улицам, осознав тщетность своих усилий, отчаялись остановить полыхающий огонь. К концу третьего дня пожар все еще продолжал безумствовать, большая часть Константинополя уже лежала в дымящихся руинах, и всем было ясно, что это конец: спасти город было невозможно… Громкий треск тысяч пылающих домов и сотен церквей, пожираемых яростным пламенем, ни разу не ослабевшим за трое суток, время от времени заглушал адский шум: то и дело рушились прогоревшие перекрытия зданий, и массивные черепичные крыши или купола храмов с тяжелым грохотом и снопом искр падали на землю, сопровождаемые людскими криками, наполненными ужасом и болью.
Лицо монаха напряглось: судорога глубокого душевного страдания перекосила его. Медленные старческие слезы текли на усы и опаленную бороду, и сухие губы шептали по-гречески: «Сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их!..»9
Ноги более не держали старика, он опустился на колени и забормотал молитву: «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе…»
Самый богатый некогда город Европы, пожираемый огненной стихией, исчезал на глазах. Пожары в Константинополе случались и раньше, но никогда еще за свою тысячелетнюю историю Новый Рим10 не горел так, как в этот раз – теплой ранней весной тысяча двести четвертого года.
Говорили позже, что это пьяные фламандцы, лангобарды и франки, составлявшие основу войска крестоносцев, набранного по всей Европе, передравшись за добычу во время штурма, подожгли с разных концов ремесленные кварталы и торговые ряды главного рынка, прежде разорив винные погреба и хранилища съестных запасов. Так ли это было или нет, никто не стал искать поджигателей: богатейший город Европы был отдан на три дня разъяренному войску на разграбление, – и каждый спешил урвать свой кусок. Но никто из них не мог себе даже на мгновение представить, что богатства Нового Рима, скопленные за тысячу лет, велики настолько, что грабить его и вывозить сокровища венецианцам и рыцарям Креста придется годами…
Старый монах прикрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, попытавшись успокоиться и взять себя в руки, но обильно катившиеся слезы оставляли светлые бороздки в копоти,