Он умер от передоза героина в две тысячи пятом. Околел на унитазе, под присмотром Эдди и грудастой Анны Николь. Локальной звезде рок-н-ролла было двадцать четыре года.
– А ты еще такой крепкий старик, Розенбом, – прошептал Андрей.
Кухня ни на йоту не изменилась. Тот же холодильник – всунь штепсель в розетку, и он затарахтит угрожающе. Та же оранжевая, с подсолнухами, клеенка на столешнице. Достаточно прикрыть веки, и услышишь звон бутылок и голос Хитрова. Смех ветреных подружек и рассуждения о будущем группы.
По линолеуму, всполошенный светом, семенил прусак. Насчет тараканов мама не ошиблась.
Андрей представил, что это его шева сматывается к батарее. Его боль утраты. И прихлопнул дезертира тапком. Стряхнул трупик в мусорное ведро. С соплями покончено. Никаких шев, никакой порчи, никакой жалости к себе.
«И никакого Интернета», – вздохнул он, включая в большой комнате телевизор. Пульт среагировал после третьего нажатия. На пыльном экране заплясали снеговики. Диктор осведомил, что Новый год затрещит салютами уже в эту субботу.
Зомбоящик – очередной виток возвращения к корням.
Андрей достал книжку и устроился поудобнее на диване. Соседи сверху дали о себе знать галопом из угла в угол комнаты. Качнулась, задребезжала хрусталиками люстра под потолком.
«Я же не выжила из ума, – настаивала мама. – Сижу я на кухне, слышу, в бабушкиной спальне кто-то ходит. И как бы щелкает. Клац-клац-клац… я сразу о твоих передачах вспомнила».
«Меньше бы ты смотрела всякую дрянь», – подумал он.
Лампа устаканилась. Накалялась перепалка этажом выше.
– Вот и твоя барабашка, мам, – сказал Андрей пустой комнате.
Попытался читать о кораблях испанцев, но мысли плавали в иных морях. Он поймал себя на том, что листает страницы, проклиная Богдана.
«Счастлив ты теперь, будущий папаша? А чего бы не быть счастливым. Какую красавицу, умницу отвоевал».
Захотелось пропустить рюмочку горячительного напитка. Отметить возвращение. Проверить заодно, работает ли их с Толиком любимый магазин.
Через пять минут он хрустел снежком по двору.
В халупе бренчала акустическая гитара, и хрипловатый женский голос задушевно пел:
Что же, фраер, сдал назад?
Не по масти я тебе!
Ты вглядись в мои глаза,
Брось трепаться о судьбе.
Вот бы свернуть за дом, мечтал Андрей, и столкнуться с Толькой. Не со взрослым семейным мужчиной Хитровым, а с патлатым Толькой-барабанщиком. Затариться темным «Козелом» калужского производства или белорусским «Лидским». Вином, вкусным, как слюни верблюда, жевавшего гнилые фрукты. И, чтобы наверняка, «Калиной красной», и острого хрена в нее покрошить. Но, упаси боже, не сатанинским бальзамом «Бугульма», от него пучит и тянет на подвиги. Как-то, переборщив с нектаром, Толя залез на подъездный козырек и оттуда в одних плавках нырял в сугроб.
«Век с тобой, мой мусорок», –