Василий Павлович Аксенов
И мы с этой целью и устроили такой ужин. Мы сидели втроем, за столом. Пили перцовку. Сначала одну бутылку выпили, потом вторую, потом, кажется, третью выпили бутылку. Она изумительно себя вела в обществе, особенно с двумя вот этакими молодцеватыми молодыми писателями. И она говорила, рассказывала какие-то вещи, которые, безусловно, вошли бы в повествование мое, если бы оно состоялось когда-то. Я помню, например, как она рассказывала о какой-то литературной вечеринке, где они оба были. (По-моему сейчас, грянет она самая – все о грозе.) Она говорила: «Все стали расходиться, дамы сели в прихожей в кресла какие-то, а джентльмены стали помогать им надевать калоши». (Гром.) «Они тогда, – она сказала, – очень хорошо умели это делать». И я сразу это вообразил, как она сидит такая, как у Альтмана, вот такая вот дама, а один какой-нибудь (Это хорошо. Это смешно, неправда ли? – про грохот и ливень. Я: Схожу за зонтиком.)… и кто-то из молодых тогдашних поэтов надевал на нее калоши. А Блок стоял за спиной и беспрерывно ей талдычил одно и то же. Что ему не нравятся стихи Николая Степановича. «Что ни говорите, а я должен признаться, что мне не нравятся стихи Николая Степановича», значит, ее мужа. «И так долго он говорил, что я в конце концов сказала: «Ну и ладно, вам до этого нет никакого дела». (Мне нормально, я хорошо себя чувствую – про принесенный зонт.)
Потом мы перешли к более каким-то интимным темам, и я спросил: «А у вас был роман с Блоком?» На что она усмехнулась и сказала: «Его мама, мама Блока, очень хотела, чтобы у нас был роман, но он так как-то и не состоялся». И масса всяких еще дополнительных деталей, которых никто бы из тогдашних людей, оставшихся от этого поколения, так бы не рассказал нам.
Мог ли я подумать, что через какое-то число лет буду преподавать Ахматову в американском университете? И еще на английском языке? И читать ее стихи в переводе на английский? Я тогда вообще занимался и думал – за какие-то страшные грехи приходится читать Гоголя по-английски, Достоевского по-английски, все на проклятом этом английском. А еще и Ахматову читать по-английски! Потом, когда уже остыл, разобрался со всем этим делом, я понял, что есть разные переводы. Например, «Поэма без героя», там по крайней мере четыре текста точно было, а может быть, и гораздо больше. И вот последние тексты в издательстве вышли, вот такой толщины, и там изумительный перевод «Поэмы без героя». Надо сказать, что вначале публика, которая собиралась в классе, – это были молодые американцы и не американцы, иностранцы. По крайней мере одна треть студентов из 35 человек – это были какие-то молодые люди с Ближнего Востока, Ирана, такого типа люди. Эфиопы почему-то были. Я задавал им в начале класса вопрос: «Каких русских писателей вы знаете?» И конечно, сразу, тут же появлялись люди, которые – далеко не все знали Толстого, кое-кто