– Вы считаете это преступлением? – смеясь, спросила Ольга Романовна.
– А чем же еще? – послышался голос вошедшей в зал Натальи Михайловны Кезетовой.
Это была женщина двадцати пяти лет высокая до безумия тощая, настолько, что невооруженным глазом можно было разглядеть кости, буквально торчащие из слабых рук, выпирающие вены на шее и запястьях, впалые щеки, выструганный нос, большие круглые карие глаза и тонкие изогнутые брови. Можно было подумать, что под ее темно-зеленым платьем не было ничего, кроме кожи и костей. Будучи дочерью Михаила Васильевича, она не особо была на него похожа, скорее на покойную мать, которой была обязана своим телосложением. Редкие ее светло-русые волосы небрежно торчали из сложной прически, добавляя образу женщины некую растрепанность. Для матери четверых детей она выглядела слишком строгой, слишком злой.
Украдкой взглянув на всех присутствующих, Наталья Михайловна самодовольно опустилась на стул, возле Ольги Романовны.
– Что ж вы все замолчали? – именно ее голос, этой неприятной женщины, прорезал тишину. – Давайте продолжим обсуждать мою милую кузину. Итак, что вы там говорили? Ах, да… конечно, Анечка и Лагардов… Я думаю, это ни к чему хорошему не приведет!
– Она просто случайно коснулась его… пару раз. – заступилась Татьяна Романовна. – Что в этом такого?
– Ну, да, конечно… случайно! – всплеснула руками Наталья Михайловна. – Благодетель наш Александр Леонидович, супруг любимой всеми Анастасии, вдруг начал присматриваться к Анечке, которая, смею заметить, уже обещана. Действительно, что же здесь такого?
– Вы сначала со своим мужем разберитесь, дорогуша, а потом уже чужого осуждайте! – довольно справедливо заметила Ольга Романовна. – Кстати, где он? Опять свои адвокатские бумажки разбирает?
От такого нахальства Кезетовой захотелось накинуться на Марисову и задушить ее, но всех отвлекло появление еще одного родственника.
– Ваши парижские нравы, не особо ясны нам – петербуржцам!
Последним в зал вошел молодой человек лет девятнадцати. Невысокий темноволосый юноша тут же привлек к себе внимание, высказав сие решительное мнение. Он остановился у входа, упершись плечом в дверной косяк и вызывающе посмотрев на всех. Его задиристое лицо, воистину достойное высокомерного характера, тут же осветилось каминным огнем. Близко посаженные глаза темно-синего цвета в полумраке казались темными, почти черными, а короткий нос с немного задранным вверх кончиком выглядел крайне нелепо при