конечно, Бог
в серебряных лучах крошился талый снег,
и ангельская музыка свисала
над влажностью полуприкрытых век
среди Дворцовой камерного зала
прожекторы искали выход ввысь
на плотном сером небе Петербурга,
и я подумала, что все мы родились
от взмаха кисти злого драматурга
что наша жизнь – аквариум с водой,
мы – рыбы, не бывавшие на суше,
а там вверху, над самой головой,
хмельной писатель правит наши души
он нам сулил незаурядный рок, —
поэзия как ВВС – на фоне прозы*
твоей рукой писал, конечно, Бог,
и по любимому лицу катились слезы
*Разница между прозой и поэзией примерно такая же как между пехотой и военно-воздушными силами.
Иосиф Бродский
III
Солярис (Тарковский)
Здравствуй, Крис, это я, твоя отравившаяся жена
можно прилягу здесь послушать шум океана?
Здравствуй, Крис, это я, твоя молодая мать
Чем ты изгваздал руки? позволь мне вымыть
Крис, это я, твой отец, в доме сейчас льет дождь
вроде бы все как прежде, только исчезла лошадь
лошадь-то не запомнишь, не перешьешь – стоит смотрит
глазищами влажными страшными и живыми
ни личного в них, ни лишнего, ни пустого
весь мой Солярис, Крис, перенаполнен ими
мы есть океан ошибок, воспоминаний, вер
реальность не познается, зато создается нами
учись, Крис, с беспечной лошади брать пример
и мерять свою действительность лошадями
осознанность
луч фонаря по полу —
немного выше.
пространство обернулось полным
и жизнью дышит
здесь розовые стены —
не замечала.
цветок оконный стал вселенной.
начну сначала
в моих ночных кошмарах
в моих ночных кошмарах нет погони,
нет сказочных злодеев, змей с клыками,
нет ни окон в подтёках темной крови,
ни с террористами взрывающихся зданий.
лишь на воде метущиеся блики
да яркий свет терзающий мне снится
и безмятежно. обреченно. тихо-тихо
в моих кошмарах умирают птицы.
4′33″
кофе и сигареты
день кончается завтраком
в стихотворениях за ночь сплошь опечатки
в колонках джон кейдж
четыре и тридцать три
сиди и слушай, что у тебя внутри
диагноз
Э.Б.
ты обходила морги все и роддома,
пороги обивала жутких клиник,
и психиатр резюмировал – с ума
сошла, когда на вечность завела будильник.
нет ничего, что безболезненно пройдёт,
нет ничего, что без последствий обойдется, —
а на столе