Глава 5
Историческая мысль «переходного» XVII столетия:
от традиционных форм повествования к исследованию
5.1. Общая характеристика
XVII век вошел в отечественную историю и историческую мысль России как переходный: от древней, средневековой истории к истории новой России. В это время происходил коренной пересмотр взглядов современников на русскую историю. Россия многое пережила, и в ней многое изменилось.
Россия вступила в XVII век без Рюриковичей. Династия прервалась. Последний царь-рюрикович Федор Иоаннович умер в 1598 г. Вместе с ушедшей династией утратили актуальность и теоретические основания официальной генеалогической концепции.
Россия сохранила патриаршество. При Федоре Иоанновиче (1589) по решению вселенских патриархов глава Русской Православной Церкви Иов (ум. 1607) стал носить титул патриарха. Оставались задачи Третьего Рима, но Смутное время внесло в них коррективы. Пережив крушение русской государственности, столкнувшись с угрозой утраты национальной и православной идентичности, современники задались мучительным для себя вопросом – как такое могло случиться?[273]
Согласно выявленной В. О. Ключевским историографической закономерности, «общественные потрясения обыкновенно оказывают возбуждающее действие на историческое мышление» [274]. Крупные государственные и социальные невзгоды и бедствия, становятся теми поворотными моментами в истории страны, которые благоприятно влияют на «успехи» национальной историографим: «…историческая мысль успешно растет из политых кровью развалин <…>; бедствия гораздо больше, чем книги и лекции обучили людей истории»[275].
В отечественной историографии XVII в. появилась новая фигура – исторический мыслитель, мемуарист: «…исключительные явления делали мемуаристов Смуты историками поневоле»[276]. Анализируя исторические воззрения «переходного» периода и определяя свойства этой «переходности», историографам следует определиться с хронологическими рамками и качественными характеристиками содержания, ответить на вопрос: «Где предел историографии переходной?»[277]
«Переходное время» для отечественной историографии заключалось в:
• проявлении сомнений в отношении единственной возможности трактовок религиозно-мистических