Но правда состояла в том, что Флору тянуло к нему помимо воли. Сейчас, когда он стоял, вжавшись в нее, и она чувствовала прикосновение крепкого тела к своему телу и тепло дыхания на своей коже, ей казалось, что он заполняет собой все пространство вокруг нее. Она задыхалась. И хотя говорила себе, что причиной тому была одна лишь ярость, странный жар, который порождала в нем его близость, невозможно было отрицать. И это предательство собственного тела заставило ее зло бросить ему в ответ:
– Я дрожу от отвращения!
В ее глазах горел вызов, а грудь тяжело вздымалась. Возможно, она зря старается вывести его из себя, но что он сделает ей? Изнасилует? Это ожидает ее в любом случае. Убьет? Пусть так, это лучше, чем породить на свет ещё одного оборотня. Они и так заполонили собой весь остров. Подчинили себе немногочисленный остаток людей, утвердили над ними своё главенство. Их все боялись, и потому они ни в чем не знали отказа. Флора на собственном горьком опыте убедилась в их всевластии. Когда этот мерзавец явился в их дом и выбрал ее на роль своей так называемой королевы, а по сути – бесправной пленницы, она знала, что никто ей не поможет. Что и отец, и мать, и сестры, и даже жених – все они готовы принести ее в жертву этому зверю. И потому бесполезно было пытаться бежать, ведь в этом случае ей попросту некуда идти. В отчем доме ее не примут. Люди заклеймят, как предательницу, и станут ненавидеть за то, что она обрушила на них гнев оборотней.
Она могла бы попытаться сбежать с острова вообще, но куда? И как далеко она сможет уйти одна, без чьей-либо помощи и поддержки? Смерть оставалась единственным выходом. Смерть… или подчинение. Подчинение тому, кто желал лишь использовать ее. Тому, кто смел решать ее судьбу. Тому, кого она будет ненавидеть до конца своей жизни!
Она почти желала разгневать его так, что он выкажет агрессию, желала пробудить его звериную, пугающую сущность. Лишь бы не смотрел на нее этими темными глазами, в которых отражались звёзды и столь много всего, что она почти забывала о том, что он – ее злейший враг. Лишь бы не улыбался так, словно знал то, в чем она не желала признаваться сама себе.
И чтобы всколыхнуть в нем гнев, который толкнет его на то, что создаст между ними стену, на то, чего она никогда не сумеет простить, добавила:
– Не трогай меня, мерзкое животное! Я ещё не твоя! И буду надеяться до последнего, что твоей никогда не стану!
Флора вжалась в перила позади себя, хотя знала, что это бесполезно. Он по-прежнему оставался слишком близко, а она – почти на грани. Флора зажмурилась, ожидая наказания, и попыталась ухватиться за спасительное воспоминание о женихе, с которым ее разлучили. Может быть, он все же придет и освободит ее. Ведь он ее любит! Любит. И она его – тоже. Но как странно… даже прикрыв глаза, Флора не могла вспомнить лицо Коэна. Перед ее мысленным взором стояло другое, ненавистное лицо. С грубыми и властными, но такими притягательными чертами…
Флора Фрейр приватно