завершается точным ударом (в данном случае – головой), который, собственно, не принес даже очка. Оптимистичному, радостному по натуре Дьюси это, впрочем, отнюдь не мешает, поскольку он с головой уходит в радость переживаний от исполненной в фильме театрально – возможно, не без подражания также и телевизионному репортажу – сцены футбольной игры. При этом он одновременно и актер, и режиссер, а вдобавок действует на глазах – разумеется, сильно замутненных выпитым – у Коки, который в свое время принимал в этой сцене самое активное участие. При этом, вероятно, импульсом драматичной футбольной инсценировки Дьюси бачи становится момент, когда Балог II своим вопросом «Кто я?» не только демонстрирует, насколько он пьян, если уже сам себя не узнает, но и в известной степени уступает свою собственную (историческую) роль в игре Дьюле, чтобы последний мог войти в образ и симулировать ход игры по своему усмотрению. Начало и конец этой игры в игре отмечены, однако, высказываниями Дьюси бачи, который, как режиссер сцены, дает указания и самому себе. Он устанавливает роль зрителя для Коки («Следи за мной, Коко!»), роль вратаря Яшина для Ими и роль крайнего левого – для официанта, который тоже подыгрывает, касаясь мяча, и, наконец, самому себе: «А я теперь Коки Балог!» Маркером завершения служит фраза: «Если бы я мог играть в футбол, мой мальчик!..», в которой он не только объявляет своим вымыслом смысл предшествующей сцены, но, как представляется, выражает и собственные сокровенные мечты. В этих мечтах не достигший цели удар Балога II, который Дьюси бачи переиначивает в решающий гол, конечно – хотя и не очевидно, – содержит отсылку и на поражение венгерской сборной в матче со сборной немецкой в 1954 году в Берне, в той прямо-таки легендарной встрече, исход которой, должно быть, многим виделся иным, поскольку ее ход даже долгое время спустя оставался популярным сюжетом в футболе и в разговорах, в фантазиях по поводу того, что было и что могло бы быть. Посредством выраженного Дьюлой резюме – «Мы разбили русских!» – сыгранная сцена успешной игры в не меньшей мере отсылает и к венгерскому восстанию 1956 года (сами венгры в рассказах о тех событиях почти всегда употребляют слово «forradalom» – «революция»), и «победе над русскими» в ином уже смысле соответствуют тогда страстные надежды тех времен. Общая фраза эта не просто напоминает о политических упованиях, она обращается к знаковому словарю, в котором слово ruszkik в особенности вызывает в памяти лозунги осенних дней 1956 года, когда на ставнях лавок, на вагонах трамваев и даже на баррикадах в Будапеште можно было прочесть требования, чтобы русские «убирались домой» («Ruszkik haza»). Комическим образом инсценированная в игре футбольная победа вместила в себя отзвуки двоякой тоски: по спортивному успеху венгерского футбола и самой «Золотой команды» и по представлениям о свободе, которую обещал было пятьдесят шестой год. В кинокомедии тема эта получает выражение в сцене встречи двух горе-игроков (Дьюси – закоренелого неудачника на скачках, и Балога II – несостоявшегося великого футболиста) – в несколько гротескном, драматическом изображении этих упований и этой тоски. Тем, что футбол в качестве выбранного для этой цели сюжета может вместить столь
