– Это наносило большой ущерб силам свободы. Вы ничего не осознали ни во время войны – а ведь могли бы и вводить неверные целеуказатели в систему управления ПЗРК – ни после. Вы даже не попробовали раскаяться и пройти курс морального очищения, после которого вас бы допустили к экзаменам на получение гражданского сертификата.
Я понял, что больше не могу, достал меня этот искин. Может, это вообще не искин, а реальный немец-перец в онлайне, уж больно нравится ему издеваться, просто тащится. Не раздражение, а тяжесть заполнила мою голову, липкая сонливость стала склеивать веки.
– Что теперь, герр оберштурмбанфюрер? Газенваген?
– Не хамите, иначе против вас будет еще выдвинуто обвинение в диффамации. Сейчас вы должны немедленно покинуть это рабочее место. В ближайшее время мы найдем вас и вам скорее всего будут предъявлены обвинения по сознательному обману работодателя. И я не исключаю, что Комитет Защиты Свободы соберет достаточные улики и привлечет вас к ответственности за военные преступления. Кроме того, вам грозит иск от ассоциации «вдовы демократии» – о возмещении морального ущерба, нанесенного вашим дедом, полковником советского ПВО, в 1956. Учитывая деяния вашего дедушки вы, можно сказать, потомственный враг свободы. Кстати, в 1943, ваш дед, будучи юным сталинцем, зверски убил гранатой трех деятелей украинского национально-правозащитного движения. Так что, возможно, вам придется отвечать по еще одному исковому заявлению… До свиданья, господин Зимнер. Не забудьте вернуть на место очки виртуального обозрения и сдайте чип-пропуск робогарду у входа.
Если ты искин, Бахман, да будешь ты поделен на ноль и заживо пожран вирусным кодом. Если ты человек, Бахман, то очень надеюсь, что мой дед уничтожил и твоего дедушку-фашиста гранатой, также, как тех трех бандеровцев.
Я встал и пошел по коридору к наружным дверям. Стены с экранами-обоями окрасились подводной голубизной, я как будто тонул в океанских глубинах. Ни ног, ни тела я почти не чувствовал, будто и в самом деле на меня действовала сила Архимеда. Наконец, я набрался мужества и остановился, чтобы попить кофе на дармака из автомата, почему бы не словить последние удовольствия этого мира. Мимо прошествовали бывшие сослуживцы, никто из них даже не оглянулся на меня. Они уже всё знали о том, что я не пострадал от старорежимной деспотии – ни как педик, ни как защитник животных и прочих тварей.
– Ах черт, пиджачок забыл.
Даренный пиджак – это единственный прок от всей этой истории. Да меня грудная жаба заест, если я брошу его здесь. Я просто угасну, как Добролюбов. Этот пиджак мне уже дорог, как люлька Тарасу Бульбе.
Я вернулся в комнату за пиджаком, который висел на человекоподобной вешалке в углу.
Вышел на улицу, если можно назвать улицей полупрозрачную эстакаду. Свежий ветер нес стаи рекламных пузырей, один из них завертелся вокруг меня, нашептывая: «Ты устал, быстро несущееся время крадет удовольствия. Женщина быстрого изготовления всегда готова любить тебя. В сухом виде