– Пожалуй, даже лучше, а посему, если вы сообщите мне, что дурного вы о ней слышали или навоображали, я, возможно, сумею оправдать ее в ваших глазах.
– В таком случае не могли бы вы сказать, кто был ее мужем и был ли он вообще?
Я онемел от негодования. Ни время, ни место не позволяли мне ответить должным образом.
– А вы никогда не замечали, – вступила Элиза, – что ее малыш разительно похож на…
– И на кого же? – вопросила мисс Уилсон с холодным, но едким сарказмом.
Элиза опешила: осторожно высказанная догадка предназначалась исключительно для моих ушей.
– Ой, прошу прощения, – промолвила она умоляющим тоном. – Может, я ошибаюсь… Нет, наверное, я и впрямь ошиблась. – При этом она искоса бросила на меня лукаво-насмешливый взгляд, изобличавший ее коварство.
– У меня просить прощения не за что, – ответила ее подруга, – но я не заметила, чтобы кто-то из присутствующих был похож на мальчика, не считая его матери; и я буду вам признательна, мисс Элиза, если впредь, услышав злобные сплетни, вы… то есть, я думаю, с вашей стороны будет благоразумнее воздерживаться от их распространения. Полагаю, вы намекали на мистера Лоренса, но, могу вас заверить, что ваши подозрения в этом смысле совершенно беспочвенны; если его и связывают какие-то особые отношения с этой дамой (а этого никто не вправе утверждать), то, во всяком случае, у него, не как у некоторых, хватает приличия не показывать в присутствии почтенных лиц, что между ним и нею существует нечто большее, нежели шапочное знакомство. Очевидно, что он был и удивлен, и раздосадован, увидев ее здесь.
– Так ее, так! – крикнул Фергус, сидевший по другую руку от Элизы, последним в нашем ряду. – Разнесите вдребезги! Да смотрите, чтоб камня на камне от нее не осталось!
Мисс Уилсон выпрямилась, изобразив ледяное презрение, но смолчала. Элиза хотела было ответить, но я ее упредил, сказав как можно спокойнее, хотя голос мой, несомненно, выдал скрываемые мною чувства:
– Довольно об этом! А если мы умеем лишь злословить о тех, кто достойнее нас, то, пожалуй, лучше попридержать языки.
– Вам-то уж точно! – заметил Фергус. – Вот и наш добрый пастырь так считает. Он весь вечер распинался перед обществом, то и дело поглядывая на вас с суровым отвращением, пока вы сидели тут, непочтительно перешептываясь и переговариваясь, а один раз даже умолк посреди рассказа, или проповеди – поди его разбери, – и уставился на тебя, Гилберт, словно говоря: «Вот кончит мистер Маркхем флиртовать с этими двумя барышнями, тогда и продолжу!»
О чем еще говорили за чаепитием, сказать не берусь; не знаю даже, как у меня хватило терпения досидеть до конца. Помню, правда, что я с трудом проглотил остатки чая в чашке, а к еде даже не притронулся, и что первым делом посмотрел на Артура Грэхема, сидевшего почти напротив меня рядом с матерью, а потом – на мистера Лоренса, расположившегося у дальнего конца стола.