Они шли по дорожке и говорили о разной всячине. Даце в очень сдержанной манере отвечала или рассказывала Марееву о Риге. Узнав, что Мареев уезжает обратно в Москву через два дня, она тут же предложила:
– Всеволод, вам обязательно надо послушать орган в Домском соборе. Это один из лучших органов в Европе. И старый город нужно посмотреть.
А что еще может предложить Рига? Домский орган и средневековую готическую архитектуру? Несколько лет назад ему посчастливилось посетить Duomo di Milano. Он останавливался в Милане только на одну ночь, но вечер провел на площади перед собором, восхищаясь совершенством огромного здания, современником Дома Бога в Риме. Тогда он наблюдал за людьми, особенно за молодыми парами на гранитных ступенях в обнимку, но сейчас, в присутствии симпатичной латышки, он сам себе казался молодым. Марееву все в ней нравилось: своеобразный прибалтийский акцент, с протяжным произношением слов и с подчеркнутым усилением ударных гласных. И звучание буквы «е», как что-то среднее между «е» и «э». И эта ее эмоциональная сдержанность, с отменной реакцией на шутки – лаконичный ответ с едва заметной улыбкой на губах.
– Даце, это моя мечта! Очень хочу попасть в Домский собор и послушать орган. А вы пойдете со мной?
– Разве мой отказ возможен? Вы – мой гость! Но это можно сделать завтра. В 12.00 будет двадцатиминутный концерт, рассчитанный на туристов.
Сговорились встретиться завтра, на Домской площади. А сегодня вечер знакомства. Бродили по городу, разговаривали, затем ужинали в ресторане с традиционной латышской кухней.
Поздно вечером, проводив Даце, Мареев вернулся в гостиницу, но долго не мог уснуть. Лежал с открытыми глазами в темноте и вспоминал… Встреча с Даце, гулянье по улицам города, ужин в ресторане… Лицо ее вспоминал и, стыдно признаться, но воображение его рисовало стройную фигуру Даце: узкие плечи, крутые бедра, гармоничность живота и бюста. О, этот бюст! Он представлял его с красными и набухшими сосками. Не выдержал и прикрикнул сам на себя: «Прекрати, дурак! Не мальчик ведь! Она по дружбе с Ириной занимается тобой, а ты цветные картинки в уме рисуешь…» С тем и уснул. А ночью явилась Даце и они целовались напропалую, сидя за столиком в кипрской таверне на берегу моря, и сам Александр Вертинский пел со сцены:
Разве можно от женщины требовать многого?
Там, где счастье божественное, ум – ничто!
И он, Мареев, шептал на ухо Даце:
– Дорогая,