Приказ этот его оглоушил. Плот чуть ли не бился о лодку, весла лупили по воде, монахи кричали, указывали на бочку, болтавшуюся между лодкой и плотом. Он нагнулся, все еще ничего не понимая, – такой поворот событий совсем сбил его с толку. Монахи тоже наклонились, и тогда он наконец сообразил. Белые и тонкие руки, протянувшиеся с плота, схватили бочку за один край, руки огромные и красные, протянувшиеся с лодки, ухватились за другой, подняли бочку, Бернардо рванулся вперед, монахи попадали назад, и бочка вкатилась на плот, где ее подхватили другие руки, принялись срывать кожаную оболочку, выбивать крышку. На палубу хлынули зеленоватая зловонная вода и желтая пена, выпала рука, показался затылок.
– Сальвестро! – заорал Бернардо и одним прыжком очутился на плоту; плот накренился под его весом, и он едва не свалился в воду.
– Молчать! – рявкнул главный монах и принялся отдавать приказы: – Вальтер! Вилли! Поднимите эту дохлую крысу за ноги! Выше! Вот так! А теперь, брат Гундольф, двинь ему по брюху!
Один из монахов выступил вперед и принялся жестоко лупить по безжизненному телу. Остальные сгрудились вокруг него. О Бернардо все забыли, и он, к своему удивлению, почувствовал, что гнев уступает место мрачным предчувствиям. Такое бывало с ним и прежде. Вот и сейчас. Он был один среди совершенно чужих ему людей, и только ощущение катастрофы составляло ему компанию. Он не виноват! Сальвестро сам оставил его здесь, совсем одного, и вот теперь умер. Ублюдок! Что ему теперь делать? Они же собирались разбогатеть и жить как настоящие князья. Как короли. Он был голоден, он устал, и все, чего ему хотелось, – это свернуться калачиком, уснуть и проснуться в другом месте, далеко отсюда. Дома, где бы он ни был, этот дом. Ему же обещали! Бернардо чувствовал, как качается плот, видел снующие по нему серые фигуры монахов, слышал удары кулака о безжизненную плоть… Он зарылся лицом в рукав, утирая сопли.
Тело содрогнулось. Бернардо поднял голову. Из раскрытого рта полилась морская вода, желчь, полетели куски наполовину переваренной сельди, потом Сальвестро закашлялся и обрызгал блевотиной монахов, которые быстро уложили его на палубу. Бернардо отодвинул кого-то из братьев и встал на колени рядом со своим задыхающимся от кашля товарищем.
– Живой! – закричал Бернардо в склонившиеся над ними бесстрастные лица. – Ты нашел? Нашел? – вполголоса спросил Бернардо. – Ну скажи, шепни мне на ухо, – молил он.
Над ними вырос монах, отдававший приказы.
– Ты тот Никлот, сын ведьмы, которая занималась богопротивной мерзостью здесь, на острове, и потрошила рыбу для Брюггемана? Той, что была подвергнута испытанию водой и погибла? – требовательно вопросил он у распростертого на палубе тела.
– Его зовут Сальвестро, – сказал Бернардо, но монах не обратил на него никакого внимания.
– Так ты тот самый? – снова спросил он еще более резким тоном.
– Да, это я, – чуть слышно ответил спасенный. – Я был им.
Он