В конце концов он поймал такси. У него на бульваре Ришар-Ленуар тоже светились окна. Он, как всегда, достал ключи, а его жена, как обычно, открыла дверь раньше, чем он вставил ключ в замок. Она была в ночной сорочке, босиком, с припухшими от сна глазами и поспешила снова улечься в теплую ямку, которую оставила в постели.
– Который час? – послышался из спальни ее голос.
– Десять минут второго.
Он улыбнулся, подумав, что в этот момент в другой квартире, богатой и безликой, происходит примерно такой же диалог.
Пуан и его жена не чувствовали себя дома в казенной квартире. Чужая спальня, чужая постель… Да и сами они были чужими этому огромному зданию, где они жили и где им повсюду чудились ловушки.
– Что хотел от тебя министр?
– По правде говоря, я и сам не понял.
Она еще не совсем проснулась и, пока он раздевался, силилась проснуться окончательно.
– Ты не знаешь, зачем он хотел тебя видеть?
– Думаю, чтобы спросить совета.
Точнее было бы сказать: просить о помощи… Но Мегрэ не хотелось употреблять это выражение. Странно. Если бы здесь, в своей квартире, в почти осязаемой атмосфере домашнего уюта, он произнес бы слова «отчет Калама», то, наверное, расхохотался бы.
Однако на бульваре Пастера полчаса назад эти слова звучали с драматическим оттенком. Загнанный в угол министр произносил их с ужасом, а обеспокоенный премьер-министр говорил об отчете Калама как о самом важном государственном деле.
Эти тридцать страниц несколько лет провалялись на чердаке и были никому не нужны, а нашел их один из смотрителей Школы, и нашел, скорее всего, случайно.
– О чем ты думаешь?
– О некоем Пикмале.
– А кто это?
– Я и сам толком не знаю.
Он и вправду думал о Пикмале, вернее, произносил его имя по слогам, и оно казалось ему смешным.
– Спокойной ночи.
– И тебе тоже. Да, разбуди меня завтра в семь.
– Зачем так рано?
– Мне надо будет позвонить.
Мадам Мегрэ протянула руку к выключателю, который был с ее стороны, и погасила свет.
Глава 3
Незнакомец из маленького бара
Его тихонько тронули рукой за плечо, и чей-то голос прошептал на ухо:
– Мегрэ! Уже семь часов.
Ноздри уловили аромат кофе, исходивший из чашки, которую держала в руке жена. Чувства и разум комиссара заработали, но пока напоминали оркестр в оркестровой яме, когда музыканты настраиваются, примеряются, а слаженности еще нет. Семь часов – значит сегодня день какой-то не такой, обычно он вставал в восемь. Не открывая глаз, он почувствовал, что после вчерашнего серого дня за окном светит солнце. Представление о ночном тумане сразу вызвало в памяти бульвар Пастера, и во рту появился неприятный привкус. Давненько он не просыпался с таким привкусом. Может, это с похмелья? Комиссару вспомнился деревенский самогон с родины