– Может, верональчику ему? Верональчику? В чаек?
– Не нужно. – Сказал я авторитетно. – Он чая выпьет, и сам заснет.
– Какой верональчик. – Воскликнул Городинский, страдая. – Если давать, так всем. Мне первому.
Вот тут мне и почудился тихий смешок…
… Возвращались мы вместе с Аркадием У. Собственно, эти страницы – затянувшийся пролог к сюжету, в котором джинсовый лик Аркадия будет мелькать постоянно. Я и так достаточно долго удерживаю его от выхода на сцену Просто в наше фантастическое время, описание обстоятельств, даже не связанных прямо с похождениями героя, бывает не лишним. Помогает что-то понять. Жаль расставаться с воспоминаниями, хочется унести частичку тепла от гаснущего очага и пользоваться ею подольше. Ведь путь – нужно верить, пройден не до конца.
Шел редкий теплый дождь. Воздух стыл, как желе. Капли падали сквозь редеющую листву. Лужи на асфальте масляно блестели. Пустой автобус вез густую осеннюю влагу. Возле метро толклась небольшая сосредоточенная очередь. Давали пиво, но банку – вместо кружки полагалось иметь свою. По соседству молодые люди в кожаных куртках навешивали щиты на коммерческий ларек, укрывали от невзгод свое детище. Сновали их подруги в лосинах на худых цепких ногах, рассовывали в машину кульки и сумки, хлопали дверцами, смеялись.
Все это – пивная кутерьма беспечных работяг, долларовые страсти, приправленные гнилым ароматом болотца из-за ограды замершего парка, алкогольная радуга, украшенная буквой «М», серебристое мерцание еще живой листвы – все это и было нашим настоящим, сегодняшним днем страны, в которой я вырос, жил, к судьбе которой меня влекло жадное, почти болезненное любопытство. До ностальгии было еще далеко. Сначала нужно было завершить нынешний день и лишь затем освободить место работе беспокойной памяти. Я осознаю это по аналогии с временем, героизация которого началась спустя двадцать лет после окончания войны. Тогда, открывая эпоху маршальского эпоса, незаметно по-воровски, наверно, ночью, из сквера напротив кинотеатра Коммунар убрали пушку, одну из наиболее постоянных и чтимых примет моего детства. Пушка стояла со дня освобождения города над могилой капитана-артиллериста. Он, несомненно, и был одним из подлинных героев войны, если боевые друзья оставили этот памятник, прежде чем пошли дальше, на запад. Уверен, памятник виделся им нерушимым и вечным. Но время шло, годы мелькали, прах без шума перенесли к другим могилам, а пушку отправили в металлолом. Куда же еще? Вот тогда и открылось пространство для золотого звездопада. Каждая эпоха сама расставляет декорации и выводит на сцену подобающие персонажи. Так и теперь. Место для нынешних еще не готово, а пока возле опустевших пьедесталов выстраиваются бодрые вожди, заучивают новые клятвы, перекладывают руку с устава на евангелие и переругиваются, как и положено в очереди, о содержании будущих мемориальных надписей. То ли еще будет…
Городинский познакомился с Аркадием в застойные годы. Само это определение