У меня отец-то пожаловался, и отец когда спросил, говорит „денег ему дать?“, я ему: с какого? А отец у меня, он до того коммунист был, что я просто объясню. Вот он двадцать семь лет копил на Волгу. У него в восемьдесят девятом году не получилось, а тогда начали тарифы повышаться, и он купил Жигули. И с восемьдесят девятого года до девяносто четвёртого он прятал его в гараже. Я у него спрашиваю: а почему ты на ней не ездишь? Он говорит: ну я ж директор, мне стыдно. Значит, нецелевые доходы у него какие-то, получается. Мы жили в деревне, у нас домик был самый нищий, хотя он директор совхоза. Потому что был правком, обком, в которые в любое время любой человек напишет донос – и всё, его мучают проверками.
И вот с этим Усыниным у нас получился такой конфликт. Не закончил я училище, потом поехал в Казань, закончил всё-таки в Казани комплексные экзамены. Когда представитель говорит „ты служить дальше пойдёшь?“, я разочаровался, я не пошёл. А уже всё-таки шесть лет. Все крысы какие-то, ты представляешь, он на студентах, получается, наживался так, что это вообще бессовестно. В девяностые годы он мало того, коммерцией занимался, которой не имел права, такая тварь. Там и дети были развратные очень, две дочери у него. Старшей я не знаю, там батя Морозов с ней ходил, а я – с младшей, четырнадцать лет, так она там такое вытворяла, я был в шоке. Ну, я деревенский, я к этому был не готов.
Потом, пока в училище был, на четвёртом курсе я женился. А женился как, меня в свободное время ставили в охрану на дискотеку в училище. И я уже там всех этих старых, пришлых знал. А эта новая какая-то, я говорю: во, ну, наверное, нормальная. Приехал к ней, а у меня тогда был Москвич 412-й. И вот, я с этой девчонкой, Анна Николаева её звали. Поехали на Москвиче, приехали, я её всё, довёз, говорю: вылазий. Она говорит: может зайдёшь? Я: а зачем? Ну я, типа, колхозник, не соображаю. А она: ну как там, чаю попьём, туда-сюда… – Нет, давай лучше чай попьём здесь. [Смеётся]. Тогда появился только лимонад такой „Зелёный чай“. Я говорю: вот – холодный, давай, попей, успокойся и иди домой. Ну, думаю: первый день нельзя.
И она мне: нет, нет, нет, пошли домой и меня – чуть не волоком. Прихожу к ней, попили чаю, посидели, она говорит: может, покрепче? Я говорю: я не пью. И она начала издеваться, я говорю: ну тогда давай на диван. Она говорит: диван скрипит. – Ну давай на пол. И вот на полу её… И тут заходит старшина в ментовской форме,